Ты можешь как-то существовать, пока твой мозг спит, пока не осознаешь, чтó с тобой сотворила жизнь. Зато когда способность мыслить возвращается к тебе, то сойти с ума ничего не стоит. Разбуженная память может нанести тебе непоправимый вред. Память о множестве унижений, насилий, совершенных над телом твоим, память о великом множестве мужчин, обладавших тобой, — это уже не дворец, это просто бордель воспоминаний. А вдобавок — безжалостно-трезвое осознание того, что все дорогие тебе люди мертвы и неоткуда ждать спасения. Всего этого вполне достаточно, чтобы заставить тебя опрометью бежать. И если бежать изо всех сил, то, может, удастся оставить прошлое и все, что там с тобой случилось, далеко позади, а заодно избавить себя от будущего, которое не сулит ничего доброго. Никакие братья не кинутся на выручку, они мертвы. Может, мир стал одним большим кладбищем? Наверное, так оно и есть. Тогда и тебе, как всем остальным, следует умереть. Надо бежать, бежать стремительно, чтобы не успеть ничего почувствовать, и преодолеть стеклянное препятствие между двумя мирами так, будто стекло стало воздухом, а воздух — стеклом, и, пока ты летишь, он осыпает тебя осколками. Как хорошо падать. Как хорошо выпасть из жизни. Хорошо.
14
После того как в Доме Сканды Тансен пропел рагу двипака …
После того как в Доме Сканды Тансен пропел рагу двипака, отчего загорелись все светильники, оказалось, что огонь не пощадил и самого музыканта. В порыве вдохновения Тансен не заметил, как воспламенилась его одежда. Акбар повелел тотчас отправить певца в своем собственном паланкине в его родной Гвалиор и запретил возвращаться, пока силы его не восстановятся полностью. Дома Тансена ожидали две его сестры — Тана и Рири. При виде страданий своего обожженного брата опечаленные девушки запели рагу мегх малхар — песнь в честь дождевых облаков. Вскоре на лежавшего под навесом Миана Тансена посыпал легкий моросящий дождичек. Это был не совсем обычный дождь. Тана и Рири продолжали петь, осторожно удаляя повязки с тела брата, и по мере того как влага омывала ожоги, его кожа снова становилась гладкой. О великом чуде исцеления заговорили во всем Гвалиоре. По возвращении в Сикри Тансен рассказал императору о замечательном даре девушек, и Акбар немедля отправил к ним Бирбала с богатыми подарками и приглашением переселиться во дворец. Выслушав Бирбала, девушки в замешательстве переглянулись и, не притронувшись к подаркам, пошли к себе, «чтобы обсудить предложение». Вскоре они вернулись и объявили, что ответ дадут на следующий день поутру. Бирбал всю ночь пировал у махараджи Гвалиора, а когда утром явился к дому сестер, то застал всю округу в горести и смятении: сестры утопились в колодце. Как истинные брахманки, они не пожелали служить императору-мусульманину, но побоялись, что их отказ разгневает правителя и их семья впадет в немилость. Они предпочли умереть.
Весть о самоубийстве сестер, чьи голоса обладали волшебной силой, повергла Акбара в великую печаль, а когда император впадал в меланхолию, столица замирала. Дискуссии в шатре Нового учения между «водохлебами» и «винолюбами» прекратились, смолкли перебранки на женской половине дворца. Ближе к вечеру, когда стал спадать зной, Никколо Веспуччи, называвший себя Могором дель Аморе, явился, как обычно, в покои Акбара, но император был не в настроении и его не принял. Перед самым заходом солнца Акбар неожиданно вышел и в сопровождении охраны быстрым шагом направился к Панч-Махалу.
— А, это ты, — произнес он так, словно позабыл о самом существовании Могора, и, уже отворачиваясь, бросил: — Ладно, можешь пойти со мной.
Группа стражников расступилась, и Никколо оказался внутри магического круга власти. Ему пришлось почти бежать. Акбар спешил.
Устроившись в малой беседке Панч-Махала, император Хиндустана устремил взгляд на отливающее золотом озеро. За его спиной встали держатели огромного опахала из павлиньих перьев, а рядом — желтоволосый европеец, жаждавший продолжить рассказ о потерявшейся принцессе.
— Ты твердишь только о любви между мужчиной и женщиной, — сказал император, — нас же волнует любовь парода к своему правителю. Мы желаем, чтобы нас любили. Эти две девушки приняли смерть, потому что предпочли единству различие и своих богов — нашим; потому что избрали путь не любви, но ненависти. Их поступок наводит нас на мысль, что любовь — чувство преходящее. Следует ли из этого, что нам надлежит проявлять деспотизм? Править, сея страх и ужас? Неужто миром управляет страх?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу