Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

– Ты тогда позвонил, сказал какую-то пошлость про колодец и ведро…

Он дернулся – пошлость действительно была нестерпимая, он постарался и забыл ее, а Дашка, оказывается, помнила все время.

– Вот после этого ведра меня и понесло, – она резко оборвала себя.

И он успел перехватить едва не вырвавшееся «меня тоже». Все время их на похвальбу поворачивало, но тут ему хвастаться не следовало, проклятое ведро еще скребло по дну колодца, и она слышала этот звук.

Замолчали оба, остыли и, почти не попрощавшись, не говоря уж о том, что без поцелуев, разъехались. В воздухе пронеслось раздражение, подростковое хвастовство сделалось обидой.

Она, не оглядываясь, пошла в метро.

Он постоял, пока шар мелких каштановых завитков, плывя над эскалатором, не скрылся в сияющей бездне, и пошел ловить такси – ноги подгибались, тяжелый был день…

Вдруг подумал о ней, как о родном, именно родном человеке – бедная, как же она устала за этот день, контора, высокомерие Нинки-начальницы, и разговоры в ресторане, и продолжение в гостинице, напряжение без разрядки… А теперь еще ехать черт его знает куда, метро с пересадками, троллейбус, идти от остановки… Вот дурак, со спокойным презрением мысленно обругал он себя, почему не настоял сначала отвезти в такси ее, а уж потом ехать к себе, через кольцо… Сэкономил.

Дома он совсем потерялся – ходил из угла в угол, хватался безо всякой причины за телефон, потом сообразил, что уже довольно поздно и ей, вероятно, неловко звонить. Наконец не выдержал, набрал сам и, услышав ее голос, успокоился, молча отключился.

Теперь можно было передохнуть и заняться неотложным делом, утром навалится обычная суета, толком ничего не сделаешь. Сел на кухне ужинать, налил полстакана и, быстро выпив и поев, не замечая вкуса, торопясь, чтобы не растерять драйв, принялся за письмо Нинке. Не то письмо, не то служебная записка, не то меморандум.

Больше они в гостиницу не ездят, стесняются друг друга… Остается телефон.

Теперь он писал, пропуская буквы и не попадая по клавишам, торопясь сформулировать, пока не ушла решимость. Написать было необходимо, но все в нем протестовало – так в кабинете врача понимаешь неизбежность болезненной процедуры и ее отчаянный результат, но психика сопротивляется.

Тут возникает некий уже мельком упомянутый служебный документ, рапорт (надо его воспроизвести как бы по памяти):

«…изменить главный персонаж. Краткие характеристики нового главного персонажа прилагаются. В связи с изменением главного персонажа очевидно следует выбрать другой его прообраз. Пружина проекта – отношения главного персонажа с близким человеком, конфликт мировоззрений на фоне конфликта общественных интересов и, как следствие, доведение ситуации до крайности.

Необходимая переработка проекта может быть сделана в рамках первоначально определенных сроков, увеличенных на 15–20 %, это увеличение неизбежно в любом случае.

Предлагаю Заказчику, именуемому “Росстрах”, в недельный срок предложить переработанный соответствующим образом договор для подписания Исполнителю, именуемому С. Игорь Матвеевич…»

Он налил еще полстакана, с сожалением отметив, что и в посланной небом бутылке осталось меньше половины. Проклятая работа, думал он, допивая, да разве другие лучше… Дашку, конечно, жалко и себя жалко, но что ж жалеть, если предстоит неизбежное.

А как она будет жить после этого? Жизнь после смерти. Хорошо, если контора выполнит свои обещания. Вторая жизнь. Без веры.

Без веры, вот в чем дело. Вторая жизнь без веры – это Ад.

За последние пару месяцев все действительное расплылось, стало фоном, жизнь перетекла в бесконечные телефонные разговоры. А людей, реально существовавших вокруг, они вспоминали как персонажей, марионеток на ниточках слов.

Вполне бессловесными и как бы глухими свидетелями безумной суеты, как всегда, были муж и жена. Бессловесные и бесправные.

Позволяя себе невообразимую откровенность, рассказывали друг другу такое, что он и себе самому не разрешал описывать в ясных словах.

Да, повторяли время от времени то она, то он, как говорят беспутные бабы из простых, есть что вспомнить.

При этом любовные похождения – самое малое из их воспоминаний. Куда важней была работа, вернее, их отношение к работе. В сущности, все его рассказы о том, чем он занимался в минувшие до нее годы, были попытками доказать недоказуемое: средства важнее цели, а форма – содержания, эстетика первостепенна, этика вторична. Вся его работа доказывала только одно – «что и как» важнее, чем «зачем и почему». Во всяком случае, так ему казалось. Точнее – он говорил, что ему так кажется.