Татьяна Воронцова - Морской змей

– Но среди них был офицер. Ты...

– Элементарное невезение. Это могло случиться с кем угодно, но случилось со мной. Выбранная для эксперимента группа входила в состав моего подразделения, и именно мне в тот день предстояло руководить операцией. Это не значит, что я был мишенью. Позже я узнал, что меня даже собирались предупредить... но не предупредили.

– На самом деле ты так не думаешь, Венсан. Иначе ты бы не рассорился с отцом и не отверг дружбу Леграна.

– Я рассорился с ним еще раньше. С отцом. И не слишком переживал по этому поводу. Что касается Леграна... Я не отвергал его. Но и носиться с ним, как курица с яйцом, тоже не собираюсь. Кто мешает ему жить нормальной жизнью? Да, у него не сложилось со службой в GIGN, но ведь это не единственное дело, которым стоит заниматься. В конце концов, есть же какие-то мирные профессии, не связанные ни с диверсионной, ни с антитеррористической деятельностью. Если хочешь знать, между нами никогда не происходило никаких душераздирающих сцен, никогда не было произнесено таких слов, как «предательство»... мы обошлись без этой высокопарной дребедени. Так что не я, а он вынес себе приговор и сам обрек себя на эти никому не нужные, нескончаемые страдания. Скорее всего ему просто нравится чувствовать себя несчастным. Как и тебе до недавнего времени. – Зевнув, Венсан энергично встряхнулся, как человек, пробудившийся от сна, устроился поудобнее и повернул ключ в замке зажигания. – Сегодня был длинный день, ma petite . Поехали домой.

Автомобиль плавно катил по дороге. Ночной Париж был прекрасен и полон тайн. Но Лиза чувствовала себя так, как будто это она предала кого-то по глупости и осталась непрощенной. Лицо Анри, темная синева его глаз преследовали ее, как убийцу преследует призрак жертвы. «Жертва... убийца... если будешь продолжать в том же духе, голубушка, опять до утра глаз не сомкнешь».

Морис сказал, он слишком жалел себя – боец с внешностью кинозвезды. Наверное, все же не очень, раз сумел добиться зачисления в одно из лучших подразделений антитеррора, признанных во всем мире. А потом дал слабину. В результате продуманных действий псевдонеприятеля в его душе оказалась задетой какая-то тонкая струна, ожили какие-то инфантильные страхи – только это и может так грубо и безвозвратно выбросить взрослого человека в мир полузабытых кошмаров, где он опять почувствует себя ребенком, жалким и беззащитным.

– А ты не спрашивал, почему он это сделал? – поинтересовалась она, несмотря на то что Венсан ясно дал понять, что разговор окончен. – Что именно оказалось выше его сил?

– Мне незачем было спрашивать, – сухо ответил Венсан. – Я все видел.

И ей открылась еще одна жуткая подробность этой трагедии. Она представила, каково это: сидеть и ждать, когда же с чьих-нибудь губ сорвется твое имя. Наблюдать за ними – за теми, кто доверял тебе, кто беспрекословно выполнял твои приказы, – и ждать, ждать, что вот сейчас кто-то не устоит...

– Страшно было?

– Страшнее, чем ты думаешь.

...ждать, а потом услышать, как его произносит знакомый голос. Твое имя.

– Бедняга Анри. Видимо, это оказалось для него чересчур.

– Он был не один, Лиз. Но только его я считал своим другом.

Вот оно что. Наконец она поняла. Бедняга Анри имел право сто раз подряд продать родину, но друга... друга он должен был уберечь, пусть даже ценой собственной жизни.

– Да, он виноват, – признала она. – Виноват. Я даже не знаю, кто смог бы простить такое, разве что бог на небесах. Но неужели с тех пор вы ни разу не поговорили откровенно? Неужели ни тебе, ни ему...

– Угомонитесь, мадам психоаналитик, – посоветовал Венсан. – Лично у меня нет никакого желания копаться в этом засохшем дерьме.

– Но ты копаешься в нем, Венсан, – печально возразила она. – Копаешься, хотя и не признаешься в этом.

– Я тебя умоляю! – Он нарочно смотрел прямо перед собой, чтобы Лиза не заметила слабого тика, подергивающего уголок его рта. – Меня вполне устраивает существующее положение вещей... впрочем, даже если и нет, я все равно не вижу способа его изменить. Легран не так уж стремится к примирению, как тебе, возможно, показалось. К настоящему времени он уже осознал, что в положении отверженного есть некое скорбное величие, и научился извлекать из этого выгоду.

– Опомнись! О какой выгоде ты говоришь? Это просто бред какой-то...

– Лиз! – Он покачал головой, упорно глядя вперед. – Ты многого не знаешь.

Машина затормозила напротив знакомых ворот. Приехали. Дрожа не то от холода, не то от волнения, Лиза выбралась из салона и остановилась на тротуаре, поджидая Венсана. Он рылся в «бардачке», что-то бормоча себе под нос.