Персиваль Эверетт - Глиф

Штайммель опустилась на колено и заглянула ему в лицо:

– А вот зачем ты несешь такую дурь? А если бы я послушала? Тогда б я тебя пристрелила. Ведь на самом деле ты не хочешь получить пулю в лоб, правда?

Глаза Штайммель и монотонность ее голоса напугали человека.

– Нет, – сказал он.

– Значит, – ответила Штайммель, – ты просто хотел как-нибудь мне насолить. Задеть меня или испортить мой побег. Правильно? – Она помахала стволом пистолета перед его лицом.

Потрясенный водитель кивнул.

– Не очень-то красиво. По-твоему, это красиво, Дэвис?

– Ладно, пошли, – ответила Дэвис.

– Пожалуйста, не стреляйте, – сказал водитель.

– Ага, теперь ты не хочешь, чтобы я тебя застрелила. – Штайммель поднялась и посмотрела на него сверху вниз. – Ах ты мразь, – сказала она. – Говнюк трусливый. – Она прицелилась.

– Пошли, – повторила Дэвис. Она смотрела на дорогу. – Пока никого нет.

Доктора забрались в фургон и уехали.

Пенис полковника Билла был в вагине женщины, чье имя вылетело у него из головы. Он приближался к эякуляции, когда женщина сказала:

– А ты ничего, хоть размер и подкачал.

От этого полковник прекратил все маневры и сел.

– Что такое, милый? – спросила женщина.

– Он далеко. Мой ребенок далеко, и я должен его найти.

Трое детей стояли и обсуждали, как определить, что из их достижений – заслуга родителей.

Один сказал:

– Я черчу круг и подбрасываю свои достижения в воздух. Что приземлится вне круга – то родителей.

Другой сказал:

– Я черчу круг и подбрасываю свои достижения в воздух. Что приземлится внутри круга – то родителей.

Третий улыбнулся и сказал:

– Я не черчу кругов. Я подбрасываю свои достижения в воздух. Там они и остаются.

Отец Чакон был полный человек. Он встретил нас в дверях своей миссии. Воротник сжимал красную шею; макушка облысела, но над маленькими ушами и позади них оставались волосы. У него были толстые руки с короткими пальцами, при разговоре он то и дело облизывал губы. Он говорил о себе в третьем лице и беспрестанно улыбался.

– Входите, дети мои, входите. У отца Чакона всегда найдется для вас время. Почему вы так взволнованы? Расскажите отцу Чакону.

– У нас ребенок, – ответила Розенда, посадив меня к себе на колени. – У нас появился мальчик.

– Отец Чакон видит. Какой красивый малыш.

– Это не наш малыш, – вставил Маурисио.

Отец Чакон взглянул на него.

Розенда потянулась вверх и взяла мужа за руку.

– Маурисио освободил его из тюрьмы. Мы зовем его Пепе.

Чакон подошел к окну и посмотрел через двор на дорогу.

Здесь, в собственном анализе своей же работы, если нечто вообще может быть анализом себя, я могу структурировать означающее (в данном случае это не я, а сам текст) и, продвигаясь по тексту, последовательно анализировать его: материальный текст состоит из частей и подчастей, лексий [244]и подлексий, разделы у меня обозначены заглавными буквами, а подразделы заголовками, а в них еще бывают пронумерованные части, и так вплоть до предложений, до слов, до букв, того, что можно назвать единицей чтения (если больше нечем заняться). Является ли деление произвольным, а вместе с ним и смысл, и в таком случае верно ли, что нет никаких подразумеваемых значений, кроме заданных неразделенным означающим, которое представляет только очевидные проблемы?

Если позволите, я бы назвал себя полноценной системой чтения. Смысл у меня полностью самотождествен, и я имею в виду лишь то, что хочу иметь в виду, а все прочие возможные смыслы рассматриваются и отсеиваются из материального целого. Я утверждаю, что никакое другое прочтение, кроме задуманного мной, невозможно, и игнорирую любую интерпретацию за пределами своей задачи. Искать этот смысл – значит служить моей системе и работать в ней. Это мой язык, и только мой, мои единицы, мои элементы, моя игра. Однако…

Поцелуй не удался, рот Лоры был недостаточно мягок, а губы не раскрылись. Она так и стояла у себя на кухне, прислонившись спиной к холодильнику; Инфлято оторвался от нее, попятился, глядя в окно, и врезался в плиту.

– Я тебе что-нибудь привезу из Остина, – сказал он.

– Очень мило, – ответила Лора. Она одернула короткую юбку.

– Я вот что подумал. Не хочешь поехать со мной? Посмотреть окрестности, может быть, отдохнуть немного?

– Наверно, нет, Дуглас. Мне надо дописать ту работу Тиболду плюс проверить сочинения студентов.