Сирилл Флейшман: Встречи у метро «Сен-Поль»

Преверман встал, забрался на стул и вдруг стал стремительно уменьшаться. Так что очень скоро стал совсем-совсем маленьким. Тогда он прыгнул на покрывавшее стол президиума зеленое сукно, прямо на валявшийся там клочок бумаги, который тут же сложился и накрыл его, точно он был ломтиком хлеба с пикельфлейш .

Никто из присутствующих ничего не заметил.

Только Вюрстагу что-то такое померещилось. Он подошел к сцене и взял со стола этот последний, видно, забытый бутерброд. Развернул не глядя, сунул в рот и стал жевать, дожидаясь начала второго отделения.

Преверман был на него не в обиде. Отныне ему не нужно было ломать себе голову, как прокормиться поэзией.

Единственное, что запомнили о Симоне Кеверсаке его друзья и знакомые, это насморк, который они дружно подхватили, когда хоронили его на кладбище в Баньо.

Понятно поэтому, что, когда без малого год спустя, как велит обычай, на могиле установили памятник, на эту церемонию почти никто не пришел. Знали-то многие: одних оповестил секретарь общества, в котором состоял Кеверсак, другие прочитали в выходящей на идише еврейской газете. Но мало кто пожелал по этому поводу куда-то тащиться.

Поскольку у Симона Кеверсака не было ни жены, ни детей, он обо всем позаботился еще при жизни: купил себе место на кладбище и заказал все, что нужно. Даже надпись на памятнике сочинил себе сам. Кроме председателя, казначея и секретаря того самого общества — как-никак покойный завещал ему все, что имел, — присутствовал какой-то совершенно посторонний человек, который вообще-то собирался отдать дань кому-то другому, но явился раньше времени. Да еще бывший продавец из лавки Кеверсака: он пропустил похороны и для очистки совести пришел теперь.

На что это похоже, думал каждый: хороша церемония — десятка мужчин, чтобы прочесть кадиш , и то не наберется. Холод стоял еще хуже, чем в прошлом году; надпись на новой плите успело занести снегом, а председатель забыл дома бумажку с речью, которую собирался произнести. Пять человек, окружив служащего похоронного бюро, притоптывали озябшими ногами.

— Начнем, что ли? — предложил секретарь.

— Да что тут начинать? — ответил председатель. — Я предлагаю пойти погреться — у главного входа есть кафе. Мы пришли. Посмотрели. Почтили память покойного Симона. Уже большое дело по такой погоде!

Идея всем понравилась — всем, кроме похоронного служащего: спорить он не стал, но ему было бы приятно, если б кто-нибудь сказал хоть словечко о том, как хорошо подобран мрамор и выполнена надпись. Не снимая перчатки, он словно невзначай смахнул снег с памятника. Золотые буквы на черном фоне и впрямь были выписаны искусно. Председатель скользнул глазами по надписи и уже пошел было прочь, вслед за остальными, но вдруг застыл и обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему. Так и есть. Ошеломленный, он позвал товарищей. Секретарь, а за ним трое других вернулись и посмотрели на камень, куда указывал пальцем председатель. Секретарь прочел вслух: «Симон Кеверсак, 1918–1978, почетный председатель Общества мелких торговцев-краковчан, живших до войны в Монтрее».

Имя, фамилия, годы жизни, название общества — все было верно, не считая того, что Кеверсак никогда не был его председателем, тем более почетным.

— Вы уверены, что не ошиблись? — обратился секретарь к похоронному служащему.

— Как так? Гравер перепутал цифры?

— Дело не в цифрах, — сказал председатель. — А в том, что дальше. Он у нас никогда не был председателем.

Служащий внимательно перечитал надпись, потом достал из кармана бумажку и сверился с ней:

— Все правильно. Так значится у нотариуса.

— У какого еще нотариуса! — возмутился председатель. — Разве нужен нотариус, чтобы написать имя на могиле?

Служащий стоял с растерянным видом. Остальные тоже: никто не знал, что делать.

Кому предъявить претензию? Родственников нет в живых. Остается нотариус, но кто же побежит к нотариусу в такой холод из-за дурацкой прихоти покойного?

Председатель взял похоронщика под руку и пошел с ним вперед.

Остальные двинулись за ними и вышли на занесенную снегом главную аллею.

Бывший продавец, не вымолвивший до сих пор ни слова, догнал председателя и его спутника.

— Простите, — сказал он, — я тут слышал, о чем вы говорили. Я работал продавцом у месье Симона, когда у него еще был свой магазин. Так вот, он всегда рассказывал о вашем обществе и очень гордился тем, что он там у вас важная фигура.