Александр Бялко - Изнанка

Естественно, участок на бывшем машинно-тракторном дворе Паше не понравился. Тогда все пошли на пустой участок в центре кладбища, в тихом месте, недалеко от входа.

– Этот будет подороже.

– Сколько? – уточнил Паша.

– А вот пять зеленых, – ответил Сережа.

Это была как раз та сумма, которую захватил с собой Паша. Как будто похоронные деятели точно знали, что сказать.

– Хорошо, беру.

– Мы тут того... Березы, в общем, не будет, – радостно продолжил Сережа. – Хорошо, могилка сухая будет, мы тут песочка подбросим.

Паша посмотрел на березу. Видно, участочек уже не раз был последним приютом. От могилки не осталось и следа, но огромная береза говорила о том, что кто-то когда-то под ней лежал. Береза была большая, старая. Паша сомневался, что береза исчезнет в один день, а впрочем, тете она бы не помешала, подумал он. Он достал пачку денег и передал Трицу. Тот, не особо стесняясь, чуть отвернувшись для приличия, отсчитал свои комиссионные, а остальное передал Сереже.

– Теперь надоть в контору, все оформить.

– Да-да, – подтвердил интеллигентный Триц, – в конторе вам выдадут свидетельство о праве на участок.

В администрации кладбища Сережа сразу исчез за какой-то из дверей, а Триц повел Пашу к кассе. Касса была закрыта. На ней висела табличка: «Клиенты! Перед захоронением заплатите в кассу». Пока Паша думал над философским смыслом написанного, в окошке кассы вдруг вспыхнул свет и оно раскрылось. За окном сидела толстая тетя:

– С вас двести рублей.

– Платите, платите, это официальная цена, – подбодрил Триц.

Паша отыскал в кармане две сотенные бумажки и просунул их в окошко.

– Распишитесь здесь и здесь, – потребовала кассирша.

Паша расписался, а взамен получил листок с черными траурными разводами и водяными знаками. Оформление было окончено. Окошко погасло и закрылось.

Триц спрашивал еще что-то про гроб, венки, размеры тетиной одежды. Паша что-то отвечал. Тоска нахлынула на него. Ему захотелось немножко прогуляться и подышать осенним воздухом. Когда Триц убежал по делам, Паша в одиночестве пошел проведать последний приют своей тети.

Осеннее солнце быстро садилось. Стояла кладбищенская тишина, так как во второй половине дня обычно никаких похорон не происходит. Паша дошел до места. Оно и вправду было хорошим. Немного постояв, Паша повернул назад. Навстречу ему неожиданно вышел Сережа с могильщиками. Быстро, на непонятном языке, хотя это и был русский, Сережа объяснил коллегам, что надо делать с могилой, а сам, закурив, подошел к Паше.

Паше не хотелось разговоров, он надеялся отговориться и пойти домой, поэтому начал первым. Он вспомнил про таблички и про то, что писала про директора Преганьки его тетя.

– У вас интересный директор кладбища, с чувством юмора.

– Да нет, обыкновенный. Вот раньше был – это да.

– Эти вывески при старом повесили?

– Да, конечно, при том, прежнем. Нынешний что, хороший, конечно, но и все, а тот был – это да. Человек был. – Сережа воодушевился воспоминаниями: – Вот ты, к примеру, когда младенцем был, в кроватке спал, как и я. А вот наш Иванович в детстве в гробу спал.

Паша очнулся от грустных мыслей и заинтересовался.

– Как это в гробу?

– А так! Мать у него работала в ритуальных услугах и его с собой брала на работу. А где там спать младенцу? Только в гробу. Постелет матрасик – и спи на здоровье. Так и провел все детство среди гробов и венков. С детства, так сказать, впитал. Потому всю нашу работу до глубины понимал. Мог и простым могильщиком копать, а мог и гравера заменить. Работа там тонкая! Кстати, и фамилия у него подходящая была – Могильный.

– А где он сейчас? – поинтересовался Паша.

– Здесь, здесь. Только теперь тихо лежит, не бегает по кладбищу.

– А где его могила?

– А нигде. Сам, как к этому делу близкий, не велел себя хоронить. Сжечь велел.

– В колумбарии?

– А ты не видал? – Сережа проникся к Паше каким-то дружеским чувством. То ли денег заработал на Паше и пытался его отблагодарить, то ли просто Паша ему понравился. А может быть, он узнал, что Паша журналист, и уважал его как человека пишущего. – Пойдем, покажу.

Они пошли в центр кладбища, где стояло здание колумбария.

– А как Иваныч одевался! Песня! Всегда в черном: и костюм, и галстук, и плащ был черный, и шляпа. У нас теперь шляп не носят, так он шутил, что это форма такая у него. Рассказывал нам, что один раз в жару надел гавайку и джинсы и поехал на дачу, так тут же его нашли – и к свежему покойнику. Он говорил, что со стыда чуть под землю не провалился, правда, родственники от горя и не заметили, но он с тех пор никогда свою форму не нарушал.