Джонатан Эймс - Дополнительный человек

– О да, – ответил мужчина с подлинным почтением.

– Пожалуйста, передайте ей, что доктор Гаррисон, доктор Генри Гаррисон заболел и не сможет прийти. Он очень об этом сожалеет. Именно в этих словах, пожалуйста.

Когда я повесил трубку, Генри поблагодарил меня и попросил:

– Если не трудно, налей вина и поставь рядом со мной на случай, если оно мне понадобится. Этот ишиас наваливается на меня раз в сто лет, словно саранча. Теперь пробуду в кровати или на полу несколько дней.

Я выключил свет в комнате и сказал:

– Если я вам понадоблюсь, я здесь.

Я лежал в кровати и читал. Был канун нового, 1993 года. Через несколько часов после приступа, около десяти, Генри позвал меня:

– Луис?

– Вы в порядке?

– Все еще жив.

– Хотите перебраться на кровать?

– Нет. Я нашел на столике аспирин с кодеином и сбросил их на пол. Проглотил несколько таблеток и допил вино. Это важно, чтобы коронер знал причину смерти. После того как дознание завершат, я хочу, чтобы меня похоронили на дереве, как индейца. Боюсь только, что не позволят. Необходимо иметь собственность, но даже и тогда не позволят. Придумай что-нибудь другое.

– Как насчет мессы на латыни? – спросил я.

– Нет. Я переменил мнение. Хочу национальные американские похороны.

– Мы с Гершоном найдем вам дерево в Нью-Джерси. Ведь есть же там какие-нибудь леса?

– Я хочу дерево в Монте-Карло. Вот было бы мило. Или в Ирландии. Лагерфельд перевезет мое тело в Ирландию, если ей оплатят дорогу, хотя, скорее всего, она сбросит его в море.

– А как поступить с вашими вещами? – спросил я в надежде, что он распорядится оставить что-нибудь мне. Это было бы знаком привязанности, как замечание о Дэнни Кайе.

– Все переходит на благотворительные цели в католическую церковь. Только Гершону оставить автомобиль за всю ту работу, которую он над ним производил. Он сможет продать его на запчасти. А роялти от моих пьес, которые резко подскочат после моей смерти, также пойдут на католическую благотворительность. Возьми на себя труд зафиксировать мою волю.

– Конечно, – подыграл ему я, слегка разочарованный тем, что мне ничего не оставили.

– Такого бы не произошло, если бы я был во Флориде. Моей спине нужно солнце. Обычно зимой на Кони-Айленде открываются солярии, но это все в прошлом… А летом можно поехать в Атлантик-Сити, если устал от Кони-Айленда. Знаешь, у них там в Атлантик-Сити существует полиция нравов. Женщины патрулируют пляжи в синих юбках и штрафуют тех, кто обнимается. Нью-Джерси всегда славился целомудрием. В Саудовской Аравии тоже есть полиция нравов. Прекрасный институт. – Голос Генри был немного вялым, кодеин и вино произвели свое действие. – Я за полицию нравов. Идеал государственного устройства для меня – коммунизм с королем и архиепископом как оплот морального порядка. Англия близка к идеалу, но у королевы нет власти, а церковь не может принять решения ни по какому вопросу. Иран тоже хорошее место. Если бы я был епископом, то не стал бы нарушать прикосновенность жилища, принимая во внимание право на частные оргии… – Он умолк. Наступила тишина.

– Генри? – окликнул я его, но ответа не услышал. Я вылез из кровати. Сколько кодеина он принял? Не произошла ли передозировка? Не похоже. Скорее всего, он просто перестал говорить, только могло ли его последним словом стать слово «оргии»?

Я вбежал в комнату Генри и сразу услышал его дыхание. Он спал на полу и выглядел вполне мило. Я подтянул одеяло ему на плечи. Затем решил, что лучше мне спать у него на кушетке. Если дыхание прервется, я успею оживить его. Только бы проснуться, как делает мать, заслышавшая плач ребенка.

Я постелил свои одеяло, подушку и простынь поверх его простыни. Блохи, вероятно, исчезли, но Генри не был самым чистоплотным мужчиной, поэтому мне хотелось успокоить себя запахом собственной постели. Маленькая кушетка была узкой, но удобной. Я ощутил, как чувствует себя Генри каждую ночь. Мне это понравилось. Ноги свисали с кушетки. Головой я лежал на восток. На западе виднелся холодильник. Мы все еще его не разморозили.

Мы пережили эту ночь, дыхание Генри не остановилось. Я проснулся раньше, что было хорошо. Таким образом, он не узнал, что я спал на его кушетке. Ему бы не понравилось, что я изображаю из себя няньку.

Утром 1 января Генри страдал от чудовищной боли. На нем все еще были брюки и рубашка от смокинга, однако ему удалось подняться с пола и сесть на стул у телефона.

– Что для вас сделать? Может, отвезти к доктору? – спросил я.