Джонатан Эймс - Дополнительный человек

– Почему вы выбросили его? – спросил я.

– Он гонялся за негритянками – проститутками в Нижнем Истсайде. Я не хотел участвовать в распространении вируса СПИДа!

– Откуда вы знаете, что он делал?

– Он рассказывал мне. Они привлекали его, потому что очень отличались от люмпен-пролетариата, среди которого он вырос. Я уверен, что он украл «Генри и Мэри». Он может быть, даже поставит ее на сцене в Югославии и будет жить на доходы от нее.

– Почему он приехал в Нью-Йорк?

– Хотел стать актером, утверждал, что знает боевые искусства. Он думал, что это – верный способ стать кинозвездой. Ему бы подошло играть негодяев. Он надеялся, что я заключу с ним контракт.

– Как долго он прожил здесь?

– Полгода. И поначалу был неплох. У него хороший профиль. Он выглядел как Брижит Бардо, только немного горбился… Я люблю хорошую осанку. Но я сделал ужасную вещь. Я не мог просто выбросить его на улицу – у него не было денег, они у него кончились. Так что я спросил свою подругу Вирджинию, не может ли он поспать у нее на кушетке. Она – дочка моей ближайшей подруги в Гринвиче. Я думал, что он побудет там всего несколько дней, но он не уехал! Ей сорок пять лет, и она никогда не была замужем. От отчаяния она могла подпасть под его обаяние. Он мог привести в действие злобный соблазн.

Я не хотел закончить как Отто Беллман, то есть быть выброшенным из-за подозрений в гнусном сексуальном поведении, так что был очень доволен, что благоразумно спрятал подальше крафт-эбинговскую «Половую психопатию».

В ту ночь, после разговоров о пьесах Генри и Отто Беллмане, когда мы погасили свет и оба улеглись в свои кровати, он окликнул меня:

– Можешь проверить дверь, хорошо ли она заперта? Я слишком устал.

– Хорошо, – сказал я.

Мне было приятно помочь ему. Я чувствовал, что Генри мне доверяет и что я стал ближе к нему. Я проверил цепочку, замок и сигнализацию, все было в порядке.

– Все нормально, – сказал я и остановился на кухне, глядя в темноту его комнаты. Я видел его макушку.

– Благодарю за то, что ты нас запер, – сказал он. – Нам не нужно, чтобы Отто Беллман со своей шайкой швейцарских горцев вломились к нам и надругались над нашей добродетелью!

– Разумеется, нет, – сказал я. – Особенно после того, как он, может быть, украл вашу пьесу.

– Точно. Мы можем заманить его сюда, предложив шнапс, а затем связать и пригрозить передать иммигрантским службам, если он не вернет пьесу. И не бросит Вирджинию. Мы должны подумать и о ней. Конечно, он может быть очень силен. Горбатые часто очень сильны. И может быть, он знает пару ударов. Ну, сейчас не время об этом думать, плохо думать о чем-то перед сном… Я беру свои затычки… Ты впустил кота?

– Кота?

– Это то, что люди говорят друг другу перед тем, как лечь спать.

– О да… кот на месте.

– Хорошо. Я вставил обе затычки и потерял радиоконтакт. Gute Nacht!

– Доброй ночи, – сказал я, но он меня уже не слышал, и я на цыпочках пробрался по оранжевой дорожке к своей кровати.

Мне нравилась работа в «Терре». Приятно было каждый день тщательно одеваться и повязывать другой галстук. У меня было десять галстуков для двухнедельного чередования.

В Принстоне у меня было всего семь галстуков, но я увеличил их количество, когда однажды в субботу вечером Генри взял меня в благотворительный секонд-хенд на Второй авеню, где я подобрал себе три галстука, две синие оксфордские куртки с наклейками «Пол Стюарт» и рыжеватую спортивную куртку. Качество всех этих вещей было высоким, потому что это был Верхний Истсайд, и обошлись они мне приблизительно в пятнадцать долларов.

Генри взял меня в секонд-хенд, потому что ему понадобилась чистая рубашка, а топтаться в душе на этот раз ему было лень.

– Некоторые люди идут в прачечную-автомат. Я иду в секонд-хенд, – объяснил он.

Каждый день, когда я утром отправлялся на работу, Генри еще спал, так что квартира была погружена в кромешную тьму. Мое окно, выходящее на вентиляционную шахту, не пропускало прямого солнечного света, так что я никогда не знал, что творится снаружи, пока не оказывался на улице. И был ли день серый или ясный, дневной свет всегда действовал на меня словно шок, доставляя, однако, приятные ощущения после квартирной тьмы.

Я шел по Девяносто шестой улице к метро и потом, когда стоял на платформе, ожидая поезда, надеялся, что люди вокруг меня думают: «Вот молодой джентльмен направляется в офис».