Джонатан Эймс - Дополнительный человек

– Нашли машину?

– Нет, беру взаймы у Бетти и ради моциона езжу на велосипеде.

Я хотел было сказать ему, что он отлично выглядел на велосипеде, когда был молодым, но тогда я должен был бы признаться, что смотрел его альбом, что было сродни чтению чужого дневника.

Вместо этого я спросил у Генри номер его телефона и мы обсудили счета от электрика и компании кабельного телевидения, которые были просрочены, хотя я уже заплатил свою долю Генри. Он велел послать по каждому счету десять долларов, чтобы нам не отрезали свет и телевидение. Обсудив дела, он спросил, как я поживаю.

– После работы выпивал с молодой женщиной в отеле «Барбизон», – солгал я. Сегодня был настоящий день вранья.

– Надел презерватив?

– Мы просто выпили, – сказал я, оскорбленный за Мэри. – Она очень хорошая девушка.

– В последний раз, когда ты выпивал с девушкой, это был трансвестит, у которого не хватило денег на трамвай.

– Сегодня была настоящая девушка, и очень хорошенькая.

– Это совсем другое дело… Есть ли тебе еще что продекларировать?

– Без вас так одиноко…

– Предполагалось, что ты ответишь словами Уайльда, когда ему задали вопрос американские иммиграционные службы.

– Я не знаю, что он сказал, – безропотно ответил я. С Генри я был вечным студентом, который никак не может угодить своему наставнику.

– Надеюсь, что ты, во всяком случае, знаешь, кто такой Уайльд. Он сошел с корабля, и его спросили: «Есть ли вам что декларировать?» Он ответил: «Только мой гений». Это были его первые слова в Америке. Значит, вот мы где. Так где мы? Увидимся через месяц, в первую неделю марта. Не кури в кровати.

– Вы знаете, что я не курю.

Но Генри уже повесил трубку.

На следующий вечер, вскоре после того, как я вернулся домой с работы, снова зазвонил телефон. Мэри? Мое сердце забилось в ожидании чуда. Может быть, она переменила свое мнение, захотела как-нибудь вечером пойти со мной выпить.

– Алло, – сказал я.

– Вы Луис?

– Да.

– Я – Отто Беллман. Я жил у Генри. Я внизу с Гершоном. Генри уехал, не так ли?

– Да.

– Есть какая-нибудь почта для меня?

– Есть.

– Я хотел бы сейчас зайти и забрать ее.

– Хорошо, – сказал я. – Поднимайтесь.

Генри складывал почту Отто в холодильник рядом со старым пакетом засохшей коричневой морковки. Положить ее куда-либо еще означало навеки потерять. Генри не звонил своей подруге Вирджинии, чтобы сообщить Беллману о почте, потому что не желал с ним разговаривать, но выбросить ее вон ему не позволяла совесть.

Я чувствовал сердцебиение, когда вытаскивал пачку конвертов, притулившихся рядом с пакетом морковки. Наконец я встречусь со знаменитым Беллманом. Он был для Генри профессором Мориарти, мраком его жизни, виновником всего: потерянной маски для глаз, пропавшей пьесы, украденных друзей, дьявольских соблазнений и общего морального разложения.

Беллман постучал, и я впустил его. У меня возникло непреодолимое желание ударить его (верный сквайр Луис, защитник Генри!). Мы пожали руки, мои пальцы коснулись его ладони; это было одно из неприятных рукопожатий, он едва не сломал мне пальцы. Швейцарский горец.

– Приятно познакомиться с вами, новый жилец Генри, – сказал Беллман. – Где же моя почта?

Я вручил ему конверты. Он взял их, прошел в гостиную и сел на стул-трон Генри в углу. Я подумал, что это неуважительно. Было непривычно видеть кого – то еще сидящим там.

Я сел на белую кушетку и изучал Беллмана, пока он перебирал свою корреспонденцию. У него были песочно-белокурые волосы и приятное лицо со вздернутым носом и темными бровями. Поскольку он склонился над почтой, я видел линию тощего выпирающего горба размером с половину мускусной дыни за его правым плечом. Он не был по-настоящему горбуном, как говорил Генри, у него было что-то вроде выступа на спине. Генри также говорил, что у него профиль как у Брижит Бардо, и я действительно заметил некоторое сходство в темных бровях.

Беллман быстро открыл и прочитал одно Из писем; а потом сказал:

– Никогда не забуду это место. Одно из самых грязных, в которых я когда-либо жил.

– Ну, плата невысока, как вы знаете, – защищаясь, ответил я.

– Что вы думаете о Генри? – спросил Беллман, и на его лице появилась ироническая ухмылка, а глаза блеснули. Он приглашал меня сговориться и посплетничать с ним. Мне же следовало спросить его о пропавших пьесах, ждущих своей постановки в Югославии.