Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

А Марион, беря стакан и ставя его перед собой с вполне искренним спокойным равнодушием, ответила:

— Да? Ну, вы же с ним старинные друзья.

При словах «старинные друзья» Анна едва сдержалась, чтобы не скривиться скептически; она с тревогой осознала, что в ней упорно нарастает раздражение; она включила сияние холодного рассудка на полную катушку, и она услышала, как Ивор надрывается над ними: «Бей! Бей! — закричали пятьдесят нетерпеливых голосов, и Бетти побежала через поле так, как будто ее жизнь зависела от этого удара. Она ударила изо всех сил, и мяч влетел в ворота! Получилось! Какое началось тут ликование! Воздух зазвенел от криков ее друзей, от их юных, сильных голосов, и Бетти смотрела на своих друзей сквозь пелену счастливых слез».

— Я так обожала эти восхитительные рассказы для школьников, когда сама была ребенком, — сказала Марион, жеманясь словно маленькая девочка.

— У меня они вызывали омерзение.

— Ну, ты же всегда была такой интеллектуальной малышкой.

Анна, со стаканом виски в руках, присела и начала разглядывать Марион. На ней был дорогой костюм коричневого цвета, судя по всему — новый. Ее темные, с небольшой проседью, волосы были аккуратно уложены. Орехового цвета глаза ярко сияли, на щеках играл румянец. Так может выглядеть счастливая жена и мать, цветущая и энергичная матрона.

— И вот зачем я к тебе пришла, — говорила Марион. — Это идея Томми. Анна, нам нужна твоя помощь. Томми пришла в голову совершенно восхитительная мысль, я действительно считаю, что он такой умный и хороший, и мы оба подумали, что нам стоит обратиться к тебе.

При этих словах Марион глотнула виски, состроила премиленькую брезгливую гримаску, отставила в сторону стакан и защебетала дальше:

— Благодаря Томми я поняла, насколько я ужасающе невежественна. Все началось с того, что я стала читать ему газеты. Раньше я не читала ничего. Ну и, конечно же, он так прекрасно во всем разбирается, и он все мне разъясняет, и я действительно чувствую себя совсем другим человеком, и мне так стыдно, что меня раньше волновали только мои собственные заботы и проблемы.

— Ричард в нашем разговоре упомянул, что ты увлеклась политикой.

— О да, и он так злится. Моя мама и мои сестры, конечно же тоже в ярости.

Озорная девчонка, она сидела и улыбалась, как озорная девчонка, кокетливо поджав губки и краем глаза виновато поглядывая на Анну.

— Могу себе представить.

Мать Марион была вдовою генерала, все ее сестры — титулованными дамами, и Анна понимала, насколько Марион приятно их позлить.

— Но они, разумеется, просто не имеют ни малейшего представления о таких вещах, ни малейшего, как и я ничего не знала, пока Томми мной не занялся. Мне кажется, только с того момента я и начала жить. Я словно родилась заново.

— Ты так и выглядишь.

— Да, я это знаю. Анна, ты сегодня встречалась с Ричардом?

— Да, в его офисе.

— Он упоминал про развод? Я спрашиваю потому, что, если он об этом говорил с тобой, тогда, я полагаю, мне следует серьезно отнестись к его словам. Он вечно чем-то мне грозит, меня пугает — он очень любит это делать. Поэтому я перестала относиться к этому всерьез. Но если он действительно об этом говорит, тогда, я полагаю, мне и Томми нужно всерьез прислушаться к его словам.

— Думаю, он хочет жениться на секретарше. Или так он говорит.

— Ты видела ее? — спросила Марион с видом проказницы и недвусмысленно хихикнула.

— Да.

— Ничего не заметила?

— Что она выглядит так же, как ты в ее возрасте?

— Да, — Марион снова захихикала. — Ну разве это не смешно?

— Если ты так считаешь, то да, смешно.

— Да, я так считаю, — неожиданно Марион вздохнула, и выражение ее лица переменилось. На глазах у Анны она из маленькой проказливой девчонки превратилась в мрачную угрюмую женщину. Ее взгляд остановился: стал серьезным, ироничным.

— Разве ты не понимаешь, что мне приходится считать, что все это смешно?

— Да, понимаю.

— Это случилось неожиданно, однажды утром, за завтраком. За завтраком Ричард всегда ужасен. У него обычно отвратительное настроение, и он без конца ко мне придирается. Но вот что забавно — я всегда позволяла ему это делать. А почему? И вот он все говорил и говорил, придирался ко мне, ругал меня за то, что я так часто вижусь с Томми. И тут, внезапно, у меня случилось нечто вроде озарения. Да-да, Анна, именно так. Он, как бы подпрыгивая , расхаживал взад-вперед по комнате, где мы обычно завтракаем. Лицо у него было красное. И у него было такое ужасное настроение. А я слушала его, его голос. У него отвратительный голос, правда? Он всегда говорит угрожающе, правда?