Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

Ричард нетерпеливо кивнул, давая понять, что их разговоры не имеют значения.

— Ты в детях совершенно ничего не понимаешь, Ричард. Они не любят, когда их мир раскалывается. Посмотри, с кем он общается через меня: это художники, писатели, актеры и так далее.

— И политики. О товарищах не забывай.

— Да, и что? Мальчик вырастет, что-то понимая о том мире, в котором он живет, а это несколько больше, чем будут знать твои трое — Итон и Оксфорд, вот что их ждет, всех троих. А Томми знает разных людей. Он видит мир не так, как его видят обитатели тихой заводи высшего класса.

Анна сказала:

— Если вы будете продолжать в том же духе, вы ни к чему не придете. — Ее голос прозвучал слишком раздраженно, и она попыталась выправить свой тон, пошутив: — Вся беда в том, что вам двоим ни в коем случае нельзя было вступать в брак, а вы это сделали, или, по крайней мере, вам ни в коем случае не следовало заводить ребенка, а вы и это сделали…

В ее голосе опять зазвучало раздражение, и она опять попыталась его унять, говоря:

— Вы хоть отдаете себе отчет в том, что оба повторяете одно и то же, год за годом, год за годом? Может, пора уже признать, что вы не можете сойтись во мнении ни по одному из обсуждаемых вопросов, да и покончить наконец с этими разговорами?

— Как мы можем покончить с разговорами, когда речь идет о Томми? — сказал Ричард очень громко, в голосе его звучала досада.

— А ты не можешь не кричать? — сказала Анна. — Откуда ты знаешь, может, Томми слышит каждое слово? Может, именно в этом и заключается его проблема. Он, должно быть, ощущает самого себя неким яблоком раздора.

Молли быстро подошла к двери, открыла ее и прислушалась.

— Ерунда, я слышу, как он наверху печатает на машинке.

Она вернулась на свое место и сказала:

— Анна, ты меня утомляешь, когда делаешься такой английской-английской, с поджатыми губками.

— Я очень не люблю, когда говорят громко.

— А я еврейка, и мне нравится, когда говорят громко.

На лице Ричарда опять явственно отразилось страдание.

— Да, и ты называешь себя мисс Джейкобс. Мисс. Из соображений права на независимость и на самоидентификацию, — что бы это ни значило. А у Томми в результате такая вот мать — мисс Джейкобс.

— И в этом тебя раздражает не «мисс», — сказала Молли весело. — Тебя раздражает «Джейкобс». Ты всегда был антисемитом.

— Проклятие, — простонал Ричард.

— А скажи мне, сколько человек из круга твоего дружеского общения — евреи?

— Если верить тебе, у меня нет дружеского общения, а есть только деловое.

— Разумеется, за исключением твоих девушек. Я с интересом для себя отметила, что после меня три из четырех твоих женщин были еврейками.

— Боже милостивый, — сказала Анна. — Я ухожу домой.

И она действительно слезла с подоконника. Молли засмеялась, встала и подтолкнула ее назад, к окну.

— Ты должна остаться. Будь председателем нашего собрания. Судя по всему, он нам очень нужен.

— Очень хорошо, — сказала Анна, решительно. — Я им буду. Итак, прекратите биться друг с другом. К чему все это, в конце-то концов? Ведь по сути мы едины во мнении, и мы выносим один и тот же вердикт, не так ли?

— Разве? — спросил Ричард.

— Да. Молли считает, что ты должен предложить Томми работу где-нибудь там у себя.

Как и Молли, Анна автоматически начинала говорить несколько презрительно, как только речь заходила о мире Ричарда. Он раздраженно усмехнулся:

— Где-нибудь там у меня? Ты действительно хочешь этого, Молли?

— Если мне позволят высказаться, то да, я этого хочу.

— Ну вот, — сказала Анна. — Нет даже никаких оснований для споров.

Теперь Ричард налил себе виски, с забавно смиренным видом; а Молли сидела и ждала, с тем же забавно смиренным видом.

— Так решение принято? — сказал Ричард.

— Совершенно очевидно, что нет, — сказала Анна. — Потому что с этим решением должен согласиться и сам Томми.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего начинали. Молли, а могу я узнать, почему ты не боишься отпускать своего драгоценного сына к служителям мамоны?

— Потому что я так его воспитала — он хороший человек. С ним все в порядке.

— То есть я не смогу его испортить? — Ричард говорил, улыбаясь и явно подавляя свой гнев. — А могу я спросить, на чем зиждется столь невероятная уверенность в истинности твоих ценностей? Ведь за последние пару лет они не раз подвергались ощутимым ударам? Не так ли?

Женщины обменялись взглядами, словно говоря друг другу: он должен был это сказать, давай не будем обращать на это внимания.