Елена Черникова - Вишнёвый луч

Невидимый мне зал понимающе загудел: "Семио-о-о-отика!".

- Есть, конечно, самоотверженные писатели и ораторы, самовосполняющиеся из другого источника, но их мало, и их тексты не перепутаешь с вампирскими. К нам сегодня пришла одна дама, она здесь впервые, она сейчас тестируется, я вам её покажу.

Девушка, наконец, вернулась ко мне, отключила от тока и датчиков, распечатала картинку с компьютерного экрана, где вишнёво светилась моя голова, и провела на сценку. Там стоял лектор, ослепительно прекрасный, седой, любомудрый, во льняных брюках и чесучовом пиджаке, словно его только что выпустили со съёмок фильма про нэпманов.

- Вот она, - сказала девушка, кланяясь публике вместо меня. - Она светится вишнёвыми лучами, и такого мы ещё не видели. Господа ясновидящие и ауровидящие! Протестируйте её сами, без компьютеров, пожалуйста.

И ведь что интересно, никто не спрашивал моего соизволения ни на одну из назначенных процедур. Видимо, тут всё было заранее решено, что над журналистами и писателями можно ауровидствовать сколько угодно.

- Вишнёвый луч! Вишнёвый луч! - закричали все они через несколько минут кто радостно, кто в ужасе. Одна старуха зарыдала, как ведьма в ночном лесу, из-под трухлявых коряг. У неё даже волосы превратились в опята.

Лектор подошёл ко мне, заглянул в глаза, и я опять проснулась.

Лежу на полу, в своей прихожей: это сразу видно, поскольку у меня белый паркет. Нелакированный. Носом ударилась. Чуть разбрызгалась кровь, но ничего особенного, всё цело. Встаю. Шатаюсь, падаю в постель. Так. Сегодня опять никуда не пойду. Опасно. Тяжёлые сны.

До чего же грязно умирает любовь...

Джованни проснулся, поднялся и упал. Ноги ныли, как перебитые-передавленные.

Он посмотрел на шустрого гостя: Потомуч прыгал по комнате, перелетая с полки на люстру, и выкрикивал ритмичные стихи на нелатинском языке.

Джованни дополз до кресла, грохнулся на седалище и пульнул в гостя пустой чернильницей. Потомуч обиженно пискнул и завис над камином.

Джованни терпеливо рассматривал диковинного приятеля, ожидая комментариев.

- Знаешь, как отличить душу от тела? А молодую душу от старой? - несколько невпопад спросил Потомуч.

- Да ты мастак завязать беседу. Но, кажется, знаю. Молодая - моложе.

- Ха-ха! Смешно, - одобрительно махнул ушками Потомуч. - Есть иные приметы. Старая душа не выносит запаха нежного темени новорождённого младенца.

- Понимаю, - сказал Джованни, пытаясь пересчитать незаконных младенцев, порождённых им в любовной тоске по Марии. - Видимо, душа моя страшно молода.

- О, если бы всё было так просто, как твоя арифметика! - Потомуч спустился на стол и поставил чернильницу на самое видное место. - Я часто бываю у вашего брата писателя и...

- А ты всё-таки представился бы, а? - попросил Джованни вежливо-вежливо.

- Так. - Потомуч посмотрел куда-то вверх. - По-русски ты, скорее всего, ни бум-бум. Да?

- Да.

- Значит, для тебя просто: Ошибка. Но по-русски я называюсь гениально: Потомуч! Но понять высоту моего имени можно лишь в той системе, которая ошиблась, порождая меня. Я, по-честному, знамение времени. Символ эпохи.

- Какой?

- Ну... тебя тогда уже похоронят. Ну, зачем тебе... - Потомуч порозовел и засмущался.

В самом деле, как объяснить смертному человеку, что вчера он стал бессмертным писателем, а оценку ему выносит Ошибка, которую сделают через шестьсот пятьдесят три года в одном гуманитарном университете, в одной относительно северной стране, где творение Джованни будут читать, издавать и не понимать веками.

- Я вполне готов тебя послушать. Мне уже было больно. Некуда больше.

- О, есть куда! Есть!

- Куда? - печально спросил Джованни, почему-то вдруг вспомнив тот день, когда он увидел Марию впервые. На жадном до наслаждений духа Востоке сие впечатление назвали бы мгновенным расширением сознания.

Ударная волна небесного света низринулась прямо в душу Джованни, вырвала сердце и на невесомом, как белый пух, облачке перенесло к ногам прекрасной незнакомки. О, времена! Во нравах той поры вполне было нормально - упившись видением, возжелать ощущений. Джованни возжелал.

Потомуч внимательно проследил за ходом памяти Джованни:

- Да, господин Бокаччо, вам уже тогда был нужен я. Налетел бы я. Ведь я не имею нравственности. Я к вам, писателям, с приветом от истины. Я подхватил бы вырванное сердце, вернул бы на место, залепил тебе глаза, чтобы по храмам не зыркал на красавиц.

- Понял. И это была бы ошибка. Так?