Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

Всеволод Юрьевич почернел. Михалко привстал, взмахнул руками, высоким визгливым голосом закричал: "Асче он неправильно убит, то тако право убийцем не мстите?!.."

В это время, как по команде, в зал вбежало еще несколько десятков вооруженных (из личной охраны князей) - вмиг заполнили проходы между столами, огородили князей.

Шум, топот, говор, крики...

Михалко бледный, потный, замахал трясущимися руками: "Тихо, тихо!.." Когда стихло, заговорил:

- "Воистинно убит неправо..."

- Вяжите! - бас Всеволода перекрыл вновь поднявшиеся крики. - Вот этого, вон того!.. - Князь стоя показывал, кого брать.

Треск, стук ломающихся и падающих скамеек, столов; хрипы и вскрикивания связываемых бояр. Их тут же уводили во двор, где уже ставили столбы с перекладинами. По периметру двора стояли сторожа. Вслед за взятыми боярами выскочил без шапки молодой Всеволод. Он теперь уже не слушал что скажет брат - все взял в свои руки.

...Вслед за возком (в нем везли княгиню Андрееву) в княжеский двор въехал конный отряд, на одном из вьючных лошадей был перекинут поперек связанный сотник Ефрем. Соскочив с коня, к князю Всеволоду торопливым шагом подошел командир сотский Третьяк. Морщась от боли (был ранен), сотский доложил: что около самого города (Владимира) догнал их Ефрем со своими пасынками-джигитами и хотел отбить княгиню.

- Человек два десять его людишек ушло от нас, а его вот взяли, показал на висящего сотника-осетина.

- Говоришь: хотел отбить?.. - Всеволод шагнул к полоненному. Ефрем был без сознания: - Развяжите его и дайте что-нибудь, чтобы ожил; посадите рядом с княгиней и пусть смотрят... а в конце они и сами будут участниками драмы...

Из белокаменного двухэтажного княжеского дома-дворца вышел Михалко и ближние бояре Юрьевичей...

* * *

Вначале что-то грубое, неприятное трогало его, трясло, делало больно... И вдруг - нежное, мягкое - и голосок милый родной сквозь рыданья:

- Очнись!.. Скоро и нас будут казнить!..

Ефрем вновь почувствовал, как женские трясущиеся руки старались привести его в чувство... Он очнулся и, не открывая глаз попросил:

- Воды...

В рот ему влили хмельного меду: "Пей, подсластить перед смертью!.." Он открыл глаза, к нему прижалась Джани - в глазенках безумство, страх и безграничная надежда: на него, своего любимого человека: мужчину, который, единственный, остался с ней до конца - остальные ушли, предали. Даже на сына ей перед смертью не дадут взглянуть, простится с ним. А смерть какую ей присудили, изобрели: зашить в кожаный короб вместе с Ефремом и бросить в озеро!..

Она была бы уже, наверное, в обмороке, если бы не раненый Ефрем, - его, связанного, полуживого усадили рядом с ней на скамью.

Обреченный сотник осмотрелся. Увидев в стороне стоящую толпу, окруженную вооруженными дружинниками, все понял, но только не знал "как?!.." Спросил у Джани, но лучше бы не спрашивал...

Он не мог вот так вот умереть, не помогши ей!.. ("Зачем я не погиб! - Ведь хотел этого, когда не смог ее - освободить").

Ефрем придвинулся как мог ближе к любимой, она дрожала обессиленная, плакала - уже ничего не могла говорить...

- Эй вы, князья! Развяжите женщину, отпустите ее!.. - откуда сила взялась у сотника. Голоса смолкли. Он - еще громче, в голосе уже угроза: - Побойтесь Бога, зачем женщину-мать впутывать в наши дела!.. Бог не простит вам!.. Она мать княжича, вашего племянника... Что вы делаете, безумные!.. У всех народов женщин берегут, чтят... Только у вас, у русских!..

- Что у русских?!.. - это подошел один из бояр-судей Михна. Рыжий краснорожий - дышал винищем: - И Богом ты нас не пугай: вы с Ним не встретитесь - души повешенных и утопленников не выходят из тел и гибнут вместе с вашими погаными телами...

- У тебя, возможно, душа и выйдет из тела, но в Рай она вряд ли попадет после этого. Освободи руки!.. - Ненавистью переполненный взгляд Ефрема встретился с презрительно-высокомерными зелеными глазами Михны.

- Обойдешься...

В это время к перекладине вели Якима Кучкова и Анбала Ясина. Вдруг перед самой перекладиной Анбал упал на колени, заревел, запросил пощады...

Яким бледный, до предела напряженный, стоял и ждал. Было видно, что он уже отрешился от жизни, и то, что он видел и слышал, для него было маревом - он весь ушел в себя и, собрав всю оставшиеся духовную и физическую силы, старался смочь достойно принять мученическою позорную смерть...

К ясину подбежали еще двое, схватили его голову, сунули в петлю и потянули веревку вверх, Анбал рванулся, забился со связанными назад руками, но несколько дюжих молодцев повисли на другом конце веревки - натянули: и вот толстое чpeвacтoe тело Анбала закачалось в воздухе, задрыгалось, изрыгая из себя зловоние...