Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

— Настоящая довоенная вещь, — обращается Каспар к человеку в поношенной солдатской форме. Человек ссутулившись сидит на диване, левой рукой теребя пустой правый рукав.

— Найти довоенную вещь сейчас, в военное время, это надо суметь. Послушай-ка, Гунт, в каком бешеном темпе я сыграю тебе «Лезгинку» Хачатуряна.

— А я пожалуюсь господину Фреймуту, что ты играешь подозрительные вещи, — говорит Гунт, у которого пустой рукав. — Это большевистская музыка. Кто тебе дал ноты?

— Я по памяти, — признается Каспар. — Московское радио передавало. Новый балет Хачатуряна. Огненное presto!

— Побереги-ка легкие. Справка, выданная твоим санаторным врачом, безнадежна.

— Напротив, она обнадеживает. Справка предназначается военному коменданту. С такими слабыми легкими, как у меня, на фронт не отправляют. Вот послушай-ка!

Каспар надувает щеки и действительно в зажигательном темпе (с короткими прищелкиваниями языком staccato) начинает «выплясывать» мотив в шесть восьмых такта. Впечатление потрясающее: звуки сыплются, как сухой горох в жестяную миску. Лотарик приоткрывает дверь и просовывает в комнату свою удивленную мордашку, но почти в тот же миг мелькает жирная рука мадам Фреймут и хватает Лотарика за ухо, шипение, вопль, и дверь захлопывается.

Звуки лезгинки скачут и кружатся как ни в чем не бывало.

«С Каспаром что-то стряслось, — размышляет Гунтар. — То он задумчив и рассеян, не отвечает на вопросы, то болтлив и дурашлив, беспричинно начинает озорничать, как сейчас с этой лезгинкой. Какая муха укусила парня?»

Последний раз они встречались месяц назад. Гунтара только что перевезли с фронта в Ригу, в военный госпиталь. Каспар забежал к нему на минутку. Рассказал, что театр на месяц прекратил спектакли, что Аристид Даугавиетис уговорил Каспара провести июнь в Калниенском санатории: врачи что-то нехорошее услышали в легких музыканта.

— Трубач без легких — то же самое что фисгармония без мехов, — не очень остроумно пытался пошутить режиссер, в последнее время ставший весьма благосклонным к Каспару.

— Главное, там ты будешь в безопасности. У администратора опять видели людей в черных фуражках с высокими тулиями. Ш-ш! Я ничего не говорил… Анскин разболтал.

Вот и все, что Гунтар знал о Каспаре. Прочитав на афишах, что театр Аполло Новус в июле вновь возобновил спектакли, Гунтар Меднис позвонил адвокату Фреймуту и поинтересовался, возвратился ли из Калниенского санатория племянник господина адвоката.

— А вы разве не слышите? — раздраженно крикнул в трубку дядя Фриц. — У нас у всех голова трещит, горниста в дом заполучили. Но пустить в квартиру чужого человека еще хуже. У моего коллеги Шмитманиса ландвирт отобрал мебель и выставил его из дачи в Булдури. Придется подождать до тотальной победы. Господин Меднис, кому и знать, как не вам, ведь вы пожертвовали родине свою правую руку: правда ли, что возле Освейского озера произошел решительный перелом, русские бегут?

Гунтар положил трубку.

— Немыслимый болван! — застонал он.

Самое чудовищное, что Рига полна таких дядюшек и тетушек, их сотни. Только что в прихожей мадам Фреймут пыталась втолковать Гунтару, что большевики остановятся возле Зилупе. Дальше они не пойдут, потому что Рига объявлена нейтральным городом под шведским флагом… И мадам рассказывает это ему! Человеку, самолично пережившему разгром немцев, еле спасшемуся из этого ада.

Да, но почему Гунтар вообще впутался в эту клоаку? — наверняка спросите вы.

Гунтара Медниса в консерватории считали спокойным и уравновешенным человеком, необыкновенно талантливым музыкантом. Вместе с Каспаром они весной 1940 года консерваторию-то и окончили. Гунтару выдали диплом композитора — свободного художника — за концерт для трубы с оркестром. Каспар блестяще сыграл этот концерт на выпускном акте. Гунтара Медниса хвалили в газетах, удостоили должностей: пригласили ассистентом на композиторский факультет, а осенью выбрали председателем месткома. Но долго проработать там ему не пришлось. В конце июня немецкие войска ворвались в Ригу.

В первом же приказе оккупационных властей ректору было предписано: немедленно уволить Гунтара Медниса. За то, что работал в местном комитете. Второй приказ, год спустя, принесли два вооруженных парня. Это был приказ о призыве в немецкую армию. Гунтару велели следовать за ними в комендатуру. Там ему объяснили, что дают возможность искупить грехи его месткомовской деятельности. Его отправят на фронт, сражаться за Гитлера. Гунтар не сказал — нет, я отказываюсь идти воевать за фашизм, вы не смеете заставлять меня делать это!