Светлана Замлелова - Блудные дети

В тот же вечер у нас был праздничный ужин: суп с клёцками, чёрный хлеб, пирог «Утопленник», вишнёвое варенье – всё то, без чего я так соскучился.

Мне показалось странным, что Макс не приехал встречать меня. Но я решил отложить встречу с ним до завтра, а вечер целиком посвятить родным. Ведь для них я был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся.

А наутро, когда я, предвкушая, как услышу сейчас знакомый хрипловатый голос, расположился в прихожей перед телефоном, ко мне подошла мама и, глядя куда-то в сторону, попросила, чтобы я не звонил.

– Почему? – не понял я.

– Не надо звонить, – тихо, но твёрдо сказала мама. – Его нет дома.

– А где он? – насторожился я и почему-то подумал, что Макса посадили в тюрьму.

– Видишь ли... – мама задрала голову и погладила себя по шее. – Видишь ли... он умер.

– ?!

И мама рассказала мне, что где-то месяц тому назад, бабушка Макса, вернувшись откуда-то вечером домой, обнаружила внука повесившимся. Он висел в своей комнате на крюке для люстры на толстом чёрном ремне. Само собой, с бабушкой сделалось дурно. И в тот же вечер она отправилась вслед за Максом.

Что именно случилось с Максом до сих пор никому не известно. Было ли это убийство или самоубийство – ещё не установлено. Хотя следствие склоняется к версии самоубийства. Но зачем понадобилось Максу убивать себя – этого никто не может сказать. Никаких записок он не оставил, своего желания свести счёты с жизнью ничем не выдавал. Словом – тёмное дело.

Родителей моих известил обо всём Виталик Экземпляров, которого вызывали в милицию как свидетеля. Виталик справлялся у родителей, как можно и мне сообщить о случившемся. Но мама решила, что благоразумнее будет ничего не говорить мне до поры до времени.

Я собрался и поехал в Земледельческий переулок. Взошёл по лестнице, позвонил в знакомую дверь. Звонок, прокатившийся по пустой квартире, показался мне более резким и звонким, чем я помнил его. Я позвонил ещё. И тут совершенно отчётливо услышал у себя за спиной голос Макса:

– Мы умерли... – сказал Макс печально.

Остолбенев от ужаса, я медленно повернулся. Прямо у меня за спиной стоял мальчишка лет четырнадцати – сосед сверху. Он возвращался домой, а я мешал ему подойти к лестничному маршу. Он остановился, чтобы попросить меня посторониться.

Я пропустил его. Он поднялся на несколько ступеней и, обернувшись ко мне, сказал:

– Они умерли. Макс, говорят, повесился. А бабку удар хватил.

– Почему? – спросил я.

– Да кто ж их теперь разберёт...

И, шаркая как старик ногами, он пошёл дальше.

Я спустился вниз. И после тёмного, затхлого подъезда оказался на солнце, на чистом воздухе. Весна бушевала: разбуянились птицы, лужи блестели как начищенный паркет. Но я ничего этого не видел. Мне казалось, что я стал меньше, что у меня забрали сердце или какой-то орган, и всё моё существо перестало быть полноценным и способным к жизни. Но ещё более страшной была неизвестно откуда взявшаяся и поселившаяся во мне уверенность, что это я, я виноват в гибели Макса. «Не надо было мне возвращаться...», – малодушно подумал я.

Мне припомнилась наша последняя встреча с Максом. Это было в аэропорту. Макс приехал провожать нас с Рэйчел. Он был грустен, всё время молчал и по своему обыкновению держал руки в карманах.

– Ну, давай... – сказал он мне на прощанье.

Мы обнялись.

– Смотри там... – грустно усмехнулся Макс.

– Я тебя к себе вызову, – ударил я его по плечу.

Он снова усмехнулся.

А когда мы с Рэйчел уже прошли таможню, и я обернулся, чтобы напоследок помахать своим, Макс, приподнявшись на цыпочки, крикнул мне:

– Вермут!

На воровском жаргоне «вермут» значит: «Вернись, Если Разлука Мучает Уже Тебя». Однажды мы прочитали это в словаре блатного жаргона, долго смеялись и, переняв, придумали игру. Мы «расшифровывали» любые слова. Так «лужа» у нас раскладывалась на «Люблю Уродку Жалостью Анаконды», «снег» – «Скоро Наступит Естественная Гальванизация», «метро» – «Может, Ему Травму Родовую Обеспечить?» и так далее. Этой ерундой мы могли заниматься часами, веселя самих себя до колик...

– Шампанское? – крикнул я в ответ Максу.

В словаре «шампанское» трактовалось как «Шутка? А Может Просто Адская Насмешка? Скажи, Как Объяснить Её?»

«Со стороны может показаться, что мы обсуждаем карту вин на вечер...», – это было последнее, о чём я успел подумать на родной земле.

Макса я больше не видел.

В самоубийство Макса я не верил. Я знал, чьих рук это дело. За себя я не боялся. Я был уверен, что мне ничего уж больше не угрожает. Может, прошло довольно времени. А может, нужна была жертва. И ею стал Макс.