Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл

Беретка. Светлые волосы лапшой. И с беретки тоже свешивается драповая лапша – стиль сороковых. В руках портфель.

Мы все – Оля, Витя (Олин сын) и я – немножко остолбенели.

Вдруг чей-то голос говорит: «Она в окно влезла».

Она тоже на нас остолбенело смотрит, и вдруг бросается бежать к двери, к выходу из квартиры. Я кидаюсь ей вслед, не зная, что буду делать – надо ее задержать, да? Я хватаю ее за руки. Она лениво, но сильно отбивается. Я чувствую «запах девочки», запах немытой восьмиклассницы.

Мы с Андреем Колесниковым делаем нечто вроде барельефа из фигур-кукол. Прибиваем их мелкими гвоздями к фанере. Не за руки-ноги, а за одежду. Две куклы – милиционер и пионер. Потом оказывается, что они живые.

Вышел купить овощей на лотках, случайно взял с собой Олину сумку. Купил что-то, кладу в сумку – вижу, там ее ключи. Звоню ей сказать, чтоб не искала ключи по всему дому, – я знаю, что она собиралась уходить. Хочу сказать, чтоб дождалась меня, я очень скоро буду.

Звонок ее мобильника раздается в сумке, которую я держу в руках. Никакой досады, просто смешно.

< У меня довольно давно уже был такой случай: человек ушел, забыв портфель в редакции. Я набираю его номер, чтоб он вернулся, – и слышу, как звонит мобильник в его портфеле. >

Приснилось, что орехи и цукаты просыпал из пакета на пол.

Думаю, надо ли их подбирать, и как это сделать, и не лучше ли их веником на совок и в ведро? Я потому сомневаюсь и колеблюсь, что они не рассыпались по всему полу, а лежат небольшой горкой. То есть, думаю я, те орехи и цукаты, которые на вершине этой горки, которые не коснулись пола, вот их можно подобрать и спокойно съесть.

Во сне я вспоминаю переводчика Игнатия Ивановского, как он рассуждал про переводы Киплинга. Он сказал так: «Киплинга можно читать в любом, самом плохом переводе, и всё равно будет неплохо. Вот, представь себе, целую телегу душистой лесной земляники высыпали кучей в грязную помойку. И некоторое время эту землянику можно будет есть. Из середины кучи».

На кафедре классической филологии обсуждают диалоги Платона. Кто-то говорит, что и Сократ, и все его ученики – это художественные образы, чистый вымысел Платона.

Путин говорит Лебедю:

– Будешь президентом после меня. Если любишь Россию – соглашайся!

Лебедь извиняется, объясняет, что он уже умер.

Девочка лет десяти в клетчатом бело-красном платье.

Видно, что платье ей мало.

< Это мне снится в поезде; еду в Воронеж. >

Кто-то дает мне почитать рецензию на книгу «Любовь, дисциплина и телесные повреждения». Из рецензии совершенно неясно, что это за книга, о чем она. С тоской думаю, что эту книгу придется прочитать или хотя бы проглядеть. И тут вспоминаю – во сне! – что это сон.

И спокойно сплю себе дальше.

На конференции в другом городе. Женщина с короткой стрижкой спрашивает:

– У тебя одноместный номер или ты с кем-то живешь?

– Одноместный, конечно, – гордо отвечаю.

– Тогда сделай мне ночь. Ладно?

– Ладно.

Прошла мимо, прикоснувшись грудью. Проехав крепкой грудью, ощутимым сквозь ткань твердым соском, по моей руке выше локтя. На ней тонкий серый свитер.

Что она в виду имела? Что значит «сделай мне ночь»?

Что я должен делать? Зачем я сказал «ладно»? Идиотская привычка говорить «да» на любое предложение.

Я не хочу с ней спать. Что же теперь делать-то?

Комната с лампой под жестяным абажуром.

В этой комнате сидит Сталин, но в русском варианте – русый, с прямым носом, со светлыми усами, без акцента, без трубки. Но это Сталин, тем не менее. Входит человек по фамилии Кузнецов, автор книги о Станиславском и русском театре. Всё это я знаю во сне.

Сталин обнимает и целует вошедшего Кузнецова и говорит:

– Табаком пахнет!

Сталин велит Кузнецову бросить курить.

Кузнецов клянется, что бросит.

Сталин говорит:

– Вот! Табачный дым проникает сквозь клеточные мембраны. Сквозь оболочку генов! Представляешь себе, какие у тебя будут дети? И почему у тебя в книге о Станиславском столько матерных слов?

Непонятно, что я здесь делаю. Смотрю, как зритель, сидя на жестком скрипучем табурете.

Старая квартира. Все говорят, что я пришел домой. Но я не узнаю своего дома. Вижу, над люстрой облачко пыли. Вижу, что там, в никелированном колпачке, который скрывает провода и крюк, – там сидит и ворочается рыжая крыса. Мне не хочется об этом говорить, не хочется портить всем настроение.