Елена Холмогорова - Чтение с листа

В итоге все уладилось: был выбран гроб, какое-то покрывало, пресловутые белые тапочки, сговорено время и место кремации. Солнце теперь стояло высоко и заливало жаром всю комнату.

– Ирина, водички холодненькой хотите? Или сока из холодильника?

– Спасибо, с удовольствием.

– А вы давно так работаете? – Сергей Николаевич поймал себя на том, что не смог произнести название ее профессии.

– Два года.

– Трудная, наверное, работа, столько горя видите.

– Ваши коллеги на «Скорой», я думаю, не меньше.

– Но все-таки у врачей бывают и радости. – Он как-то осмелел, девушка ему нравилась, да и любопытство разбирало. – Извините, а что за цифры вы называли по телефону, если не секрет, конечно.

– Это мой личный номер в компьютере – 0232, а то в Москве знаете, сколько ритуальных агентств, в каждом не один человек работает.

– А зачем так много?

– Все кушать хотят. А потом есть обычные, как наше, есть подороже, а есть элитные.

– А что можно в вашем деле получить за большие деньги, кроме красивого гроба и роскошного катафалка?

– Ой, много всего. Например, бальзамирование на любой срок, посмертная коррекция прижизненных повреждений с использованием новейших достижений некрохирургии, похороны на коммерческих участках лучших, в том числе давно закрытых, кладбищ.

– А зачем бальзамирование надолго?

– Ну, допустим, цыгане. У них, знаете, положено, чтобы вся семья попрощалась с умершим, а родственников сами понимаете, сколько, пока найдут, где они там кочуют, пока приедут…

– Говорят, кладбищенский бизнес очень прибыльный. Вот на кладбище, где похоронен мой отец, в самом центре, куда сходятся все аллеи, была огромная клумба. Так недавно ее срыли и похоронили там целую банду, погибшую в междоусобной разборке.

– Не знаю. Там свои порядки и хитрости, наверное. Хотя рабочие, как выясняется, – дефицит. Но вот недавно был анекдот просто. Хороним на одном старом московском кладбище. Покойный – нестарый человек, семья в горе. И вдруг вылетает на дорожку, прямо на нашу процессию, какой-то человек – оказывается, директор кладбища: «Умоляю, если захотите помянуть прямо здесь, могильщикам ни капли. Иначе рядом еще одна могила будет. Помрет на месте. Я их всех закодировал от пьянства, больших денег стоило. А то совсем работать некому».

Посмеялись. Потом Ирина вынула калькулятор и углубилась в расчеты. Сумма, которую она назвала, с запасом укладывалась в ту, что вынул из сейфа главврач и дал Сергею Николаевичу со словами: «Потом разберемся».

– Смотрите, как интересно: я встречаю тех, кто приходит в этот мир, вы провожаете тех, кто уходит.

– Вообще-то я без пяти минут ваша коллега, учусь в меде. Просто эта работа очень удобная: все мероприятия происходят в первой половине дня, и даже если сопровождать, рано свободна.

– Что значит – сопровождать?

– Ну, например, я во вторник еду вместе с вами, – почему-то она покраснела, – в крематорий, там не вы, а я занимаюсь всеми бумагами и переговорами с администрацией, обеспечиваю, чтобы не пришлось долго ждать, и так далее.

– То есть вы можете с нами поехать? – почему-то он страшно обрадовался.

– Да, конечно, только, – она опять покраснела, – это, естественно, за дополнительную плату.

Он протянул деньги и, пока она заполняла квитанцию, судорожно думал о несовместимых вещах: как пора ехать домой и как не хочется, чтобы Ирина уходила.

Но она ушла, а Сергей Николаевич по плавящемуся асфальту добрел до своего «логана», чуть не обжег руки о раскаленный руль и через двадцать минут открыл дверь квартиры.

– Папа-а, когда мы будем собирать робота из лего?

– А моя мама рассаду приготовила, думала, ты нас на дачу отвезешь, а то вот-вот похолодание обещали…

Кое-как мир в семье был восстановлен: робота собрали, теще пообещал поехать на дачу завтра, жену развлек рассказом про закодированных от пьянства могильщиков.

Ночью Сергей Николаевич никак не мог заснуть, в комнате была духота, подушка, которую он то и дело переворачивал, липла к щеке. И в голову лезли какие-то дурацкие проблемы, которые требовали немедленного решения.

И он решил, что с понедельника начнет ходить в тренажерный зал. И решил, что хватит, в конце концов, просиживать вечера у телевизора – так и жизнь пройдет. И решил, что, если и вправду ко вторнику похолодает, наденет на похороны новую вельветовую куртку – говорят, она ему очень идет…

Эка невидаль – прошлое, оно у всех есть. А вот у нее было еще и позапрошлое, и позапозапрошлое, так она сама называла. И не в возрасте дело, подумаешь, пятьдесят восемь, а в том, как судьба сложилась. Из каких кубиков, с какими арочками-башенками. Были три марша Мендельсона и три марша Шопена, и она, трижды вдова, так и мерила жизнь отрезками: от очередного свадебного марша до похоронного. В «последний раз», как Галина говорила, придавая значение окончательности, она овдовела всего год назад, но погоревать толком не успела, заболела гриппом, вызвала врача, бюллетень, а там – коготок увяз – всей птичке пропасть, погнали по кругу: флюорография, гинеколог, маммолог… И в итоге – отхватили кусок груди, а потом месяц на облучение таскалась. В общем, считай, легко отделалась.