Виктория Платова - Мария в поисках кита

Есть от чего тронуться мозгами.

Книгам Саган, обскакавшей ВПЗР по всем мыслимым и немыслимым параметрам, в букинистических, ею же самой и придуманных, нет места по определению. Но там всегда найдутся лестницы, которые никуда не ведут и никогда не кончаются. А чтобы читатель прочно застрял на этих лестницах и — в идеале — сломал бы себе ногу (а лучше шею), она подбрасывает на ступеньки всякий многозначительный мусор. Или правильнее назвать его «трэшем»?

Возможно.

На ступеньках лестниц, сочиненных ВПЗР, валяются кубики с нерусским алфавитом («нерусский» — первое и главное условие); о ребра этих кубиков легко порезаться — так они остры. А картинки на них! — чего только не вытворяют эти дурацкие картинки… Нарисованные птицы так и норовят цапнуть тебя за палец острым клювом, и все ягоды обязательно окажутся волчьими, а все цветы — беленой и белладонной. От детских паровозиков тоже имеет смысл держаться подальше: и глазом моргнуть не успеешь, как твои кишки намотаются на деревянные колеса невинного красного цвета. Бипланы, жуки и якоря — еще один повод для того, чтобы расстаться с жизнью; спасательный круг никого не спасает, единственное его предназначение — утянуть тебя на дно и там похоронить.

«Salvavidas» — спасательный круг по-испански.

«Bouée de sauvetage» — спасательный круг по-французски, — так утверждают словари, куда ВПЗР время от времени сует нос. А на предлоги и артикли, если таковые имеются, ей попросту насрать. И она никогда не бросит тебе спасательный круг, совсем напротив: будет бесстрастно и холодно, с любопытством вивисектора, смотреть, как ты погибаешь.

Франсуаза Саган никогда не была такой жестокой.

Кроме кубиков на ступеньках частенько встречаются колющие и режущие предметы: ножи с зазубренными лезвиями, опасные бритвы с костяными ручками (и с обязательным указанием фирмы-производителя, такие достоверные детали не могут не подкупать), просто лезвия (преимущественно ржавые), шипы ядовитых растений, иголки от шприцев — целый арсенал для любителей хорошо обставленного и с помпой исполненного суицида.

Впрочем, до суицида ВПЗР доводит дело очень редко, но ее хлебом не корми — дай только порассуждать на эту тему.

Что еще?

Цветы в вазах, обязательно засохшие и мертвые, но время от времени оживающие по непонятным (не иначе как магико-реалистическим) причинам. Деревянные прилавки, испещренные самыми разными надписями: от афоризмов великих людей до срамных изречений, что встречаются только и исключительно в общественных туалетах, — это и есть хваленый вэпэзээровский постмодернизм. Нечто неудобоваримое, но иррационально-привлекательное, из тех вещей, что застревают в горле навечно; ни проглотить, ни выплюнуть. Будь ВПЗР не такой ленивой, она обязательно изучила бы пару графических программ, чтобы вставлять в тексты еще и рисунки в стиле «lavatory [38] Сортирный (англ.). -наив»; но ее хватает лишь на бессмысленное баловство со шрифтами.

Под прилавками тоже найдется немало всякой всячины: мелкие предметы родом из детства (как правило, патологически-несчастного и связанного с какой-то дрянной тайной) — дешевые брошки, обгрызенные карандаши, куски мела, засушенные для гербария цветы (в отличие от цветов в вазе, они никогда не оживают); пряжки от ремней, на которых кто-то когда-то вешался; весьма приблизительные перья весьма условных птиц (тех самых, что запечатлены на кубиках); старинные монеты, пуговицы от платьев из коллекции Biba (осень-зима 1957 года); зажигалки, огрызки сигар, чубуки от трубок… Всего и не упомнишь, ах, да… Я забыла про брелки от ключей.

И сами ключи.

Чертовы ключи проходят через все тв-во ВПЗР красной нитью; как правило, все они — от несуществующих дверей. Или от дверей, за которыми спрятаны такие кошмары, что лучше бы их и вовсе не было. ВПЗР любит генерировать кошмары, у нее и списочек имеется на все случаи жизни: и под номером один там идет кошмар обыденности. Под номером два — кошмар жертвы, оказавшейся перед лицом палача. Под номером три — кошмар палача, оказавшегося перед лицом совершенного преступления. Четыре, пять и шесть — это кошмары тех самых дрянных тайн, которым посвящены брошки, обгрызенные карандаши и пряжки от ремней висельников. Семь, восемь, девять и далее, до бесконечности, — кошмары самой ВПЗР, ночные и дневные, зимние и летние, и межсезонные тоже; детский страх — никогда не вырасти, юношеский страх — никогда не заняться любовью хоть с кем-нибудь. И наконец, самый главный, вселенский кошмар — кошмар безвестности.