Виктория Платова - Мария в поисках кита

— Гимбо! — Самопровозглашенный сюзерен всех и всяческих кошек нахмурился и закусил губу. — Вот она где, мерзавка! А я-то думаю, куда она с утра подевалась?

— Изменила вам с первым встречным, — подколола ВПЗР я.

— Оставь свои измышления при себе. И вообще… Поздоровайся.

— С кошкой?

— Не корчи из себя идиотку. С запирсингованным красавцем.

— А сами?

— Я не сильна в испанском.

Она прекрасно знает слово «¡Hola!», [34] Привет! (исп.) но почему-то не находит нужным произносить его сейчас. Я догадываюсь почему: боится, что ей не ответят, а это может нанести урон репутации. ВПЗР ненавидит, когда с ней не считаются или не прислушиваются к ней; за одно только невнимание к ее персоне она готова объявить человека несуществующим.

Кико — существует. Кормит кошек и смотрит куда-то мимо нас своими нарисованными глазами.

Совсем как вчера, я поднимаю руку и говорю:

— Эй, сеньор!..

И как вчера, Кико тоже поднимает руку. Но не отвечает приветствием на приветствие. Молчит. Все-таки я ошиблась насчет его мелководных (обмелевших?) глаз. Они могут меняться. В ту или иную секунду они кажутся нарисованными разными художниками, с использованием разных материалов — масла, гуаши, пастели.

Сейчас у него — гуашевые глаза. Светло-зеленые.

Я подношу пальцы к переносице — Кико делает то же самое. Я касаюсь брови — Кико снова повторяет мое собственное движение и при этом дергает за узелок шнурка, вдетого в бровь.

— Занятно, — мурлычет ВПЗР, наблюдая за нашими манипуляциями. — Где-то я уже видела подобное… И почему у тебя такая хмурая физиономия?

— Ничего не хмурая.

— Хмурая. Лучше улыбнись ему.

— С какой стати?

— Из вежливости. В знак дружеского расположения. Улыбнись!

Я послушно улыбаюсь, несмотря на то что больше не являюсь агентом ВПЗР и вовсе не обязана выполнять ее просьбы. Моя довольно вымученная улыбка позволяет Кико проявить некоторую самостоятельность: он подносит к губам оба указательных пальца и приподнимает ими кончики губ. Так мы впервые знакомимся с улыбкой Кико — дамой во всех отношениях примечательной.

— Занятно, — снова повторяет ВПЗР. — Он знает о существовании этой эмоции, но воспроизвести ее естественным путем не может. О чем это говорит?

— О чем?

— О том, что он — идиот. Идиот, брат идиота.

— Тише, — шикаю я на ВПЗР.

— Думаешь, он знает русский?

— Неважно. Слово «идиот» на всех языках звучит примерно одинаково. И любой человек в состоянии понять, что его обсуждают. Это неприятно.

— Человек — да. Идиот — нет.

ВПЗР вовсе не думает, что Кико — идиот. Это легко считать по ее собранному и как будто приготовившемуся к прыжку лицу. Так бывает всегда, когда она сталкивается с чем-то, с чем раньше не сталкивалась. Так бывает всегда, когда человек или вещь безумно любопытны ВПЗР, и она хочет немедленно присвоить их себе. Украсть, если получится. Сунуть в трусы и продефилировать мимо кассы, не заплатив.

— Ладно, хватит топтаться у входа, — говорит ВПЗР. — Разделимся. Я сяду на свое место, а ты приготовь мне кофе.

— Пожалуйста, — поправляю я. — Пожалуйста, приготовь мне кофе.

— В каком смысле — «пожалуйста»?

— В том смысле, что я больше не работаю на вас. И вы не можете приказывать мне. Вы можете только попросить.

ВПЗР, недовольная таким поворотом дела, раздувает ноздри. Но все же произносит:

— Хорошо. Приготовь мне, пожалуйста, кофе, Ти. Будь так любезна.

Я киваю. Чтобы состряпать кофе для ВПЗР, мне необходимо зайти за барную стойку и добраться до кофе-машины. Это означает оказаться в тылу у Кико. Приблизиться к нему почти вплотную. Еще неизвестно, как он отреагирует на приближение… Пока не приблизишься — не узнаешь.

Сидящий на стойке Кико не проявляет никаких признаков агрессии. Он даже не оборачивается, пока я готовлю кофе. Вернее, я стараюсь не оборачиваться. Делаю вид, что никого за моей спиной нет. Это довольно сложно — из-за запаха, исходящего от Кико.

Он — приятный. Ничего сверхъестественного или опасного в нем нет. Кико не пахнет рыбьим кормом, заплесневелыми бобами или кошками, как положено островному дурачку. Он пахнет мужской туалетной водой. Очень дорогой. И это не одна какая-нибудь вода — их много, очень много. И они разные. В шлейфе запахов, тянущихся за Кико (или живущих в капюшоне его куртки, кто знает?), я нахожу даже пафосный вэпэзэзровский «Strictly Private», ничего удивительного в этом нет, ведь духи-то мужские. А совсем не «унисекс», что бы там ни говорила ВПЗР.