Виктория Платова - Мария в поисках кита

Запах, вот что убивает меня.

С момента моего первого визита запах рыбьего корма только усилился.

— Эй, — снова сказала я, теперь уже шепотом.

В ту же секунду в темноте послышалось легкое пощелкивание, затем — гудение (как будто где-то поблизости заработал трансформатор), а затем в океанариуме, одна за другой, стали зажигаться лампы дневного света: спрятанные в широкие плафоны под потолком и в узкие — на стенах.

В голубоватом мертвенном свете помещение казалось огромным: снаружи филиал валенсийского океанариума выглядел намного скромнее. Но, скорее всего, эффект достигался за счет аквариумов разных конфигураций, вмонтированных в стены. Центральное место занимал панорамный, во всю ширину стены; там вполне могла разместиться пара-тройка акул средней величины. Некоторые аквариумы были защищены стеклом, в некоторых — и вовсе не было стекол.

Повернув голову, я увидела ВПЗР. Она стояла метрах в пяти от меня и до сих пор держала руку на рубильнике.

— Недурственно, — промычала ВПЗР, синхронно со мной оглядывая внутренности океанариума. — Очень и очень недурственно…

— Хотите переселиться?

— Да нет, пожалуй. Тем более что здесь уже и без меня кое-кто живет.

— Как будто это вас когда-то останавливало, — заметила я, вспомнив, как час назад ВПЗР изъявила желание переселиться в дом Курро и Кико. — А как вы узнали про рубильник?

— Навеяло. Ветром принесло… Ладно, пойду знакомиться.

— С кем?

Она не ответила.

Отделившись от стены, она направилась к одному из аквариумов в левом дальнем углу и присела перед ним на корточки. Я последовала за ней, еще не зная, что каждый шаг приближает меня к необратимости.

То, что я увидела спустя десять секунд, вряд ли когда-нибудь сотрется из моей памяти. В аквариуме (он оказался без стекла), прислонившись спиной к задней стенке, сидел человек.

Не незнакомец в куртке, о существовании которого я сразу же позабыла, — совсем другой. Да и куртки на нем не было — только вправленная в джинсы клетчатая рубаха. Шею сидящего стягивали дешевые бусы из мелких белых ракушек (гораздо более мелких и белых, чем те, что валялись на дороге). Чуть выше бус шла багрово-фиолетовая нить, — и уж ее-то, при всем желании, никак нельзя было назвать украшением. Ни один амулет на ней не удержится, ни один куриный бог, ни одно распятие.

Это не Сабас, подумала я.

Сабас не носит клетчатых рубах, он вообще не носит рубах, — он щеголяет голым торсом. И он не стал бы напяливать на себя дешевые бусы из ракушек. На его шее и без того не протолкнуться: золотая цепочка, две подвески на кожаных шнурках… Ракушки втиснуть не удастся. И уж тем более — этот отвратительный, багрово-фиолетовый рубец.

Это не Сабас, подумала я, — и меня вырвало.

— Какие мы впечатлительные, — весело сказала ВПЗР, даже не обернувшись.

— Что это? — откашлявшись и прочистив горло, спросила я.

— Думаю, что мертвое тело. Но могу и ошибаться — вдруг это представшая нашим очам новая реинкарнация Будды-Шакьямуни? Поза соответствует.

Упоминала ли я Будду-Шакьямуни в своем дневнике? Она все-таки чудовище.

Нет, в ту минуту я не размышляла о том, что ВПЗР — чудовище. Я стала раскручивать эту мысль позже, когда мы выбрались из океанариума. Она — чудовище, и ничего удивительного в этом нет, писательство развратило ее до последней возможности: так всегда бывает с людьми, для которых слова — самоцель. А безнаказанная игра в слова — не только самоцель, но и сверхзадача. Она так и идет по своей романной жизни — безнаказанно убивая. Описание смертей — такой же ее конек, как и описание любовных утех посредством самых бредовых ассоциаций. Хотя нет — в этом случае ассоциации выглядят намного изощреннее. ВПЗР строго следит за тем, чтобы количество смертей соответствовало количеству love-story. И чтобы они чередовались, желательно в ритме две четверти; ведь любовь и смерть — единственные, по мнению ВПЗР, вещи, за которыми интересно наблюдать, не сталкиваясь напрямую и оставаясь в относительной безопасности.

А за смертью — даже интереснее.

Обо всем этом я тупо думала позже, — еще и для того, чтобы не думать о трупе и о багровом рубце на его шее, свидетельствующем: смерть была насильственной. И о незнакомце в куртке, который как будто растворился в пропахшем дафниями океанариуме. В каком из аквариумов он исчез? А может, просто выбрался через так и не найденный нами лаз, выполнив свою задачу.

В чем заключалась его задача?