Виктория Платова - Мария в поисках кита

Она не против, как можно отказать будущему жениху? Ведь все женихи — обязательно мужчины, женщин-женихов не бывает, а мужчинам лучше не отказывать, какими бы они ни были, иначе засидишься в девках до пятидесяти лет. Несмотря на то что до пятидесяти лет (в отличие от ста двадцати шести и миллиона) доживают почти все — это все же неприятный возраст. Критический. Особенно для невесты. Примерно так говорила мать девочки ее старшей сестре, а девочка — запомнила. И про «мужчинам лучше не отказывать, какими бы они ни были», пусть и тайными поклонниками дурацких воздушных змеев. А кто есть мальчик-мечтатель, как не маленький мужчина?.. Так, благодаря взрослой и совершенно неоспоримой логике, в одно из воскресений мечтатель попадает в дом девочки, в комнату девочки, где из окна видно поле.

С воздушными змеями.

В отличие от настоящих змей — гадюк и даже ужей, воздушные вызывают не ужас, а восторг. А тех, что можно во всех подробностях разглядеть из окна, ровно восемнадцать!.. Ровно — как пуговиц на любимом платье девочки; как лет канадскому сфинксу, он садит тут же, на окне, отвернув острую морщинистую морду с большими треугольными ушами, — воздушные змеи ни капельки его не интересуют. Не то что мальчика-мечтателя — он считает и пересчитывает, и старается запомнить малейшую подробность: какого цвета змеи, и какого цвета флажки на их хвостах, и как высоко они поднимаются, и как планируют, следуя за порывами легкого ветерка… И обязательно, обязательно нужно выбрать себе любимца, чтобы следить только за ним…

У каждого мальчика-мечтателя, кроме подружки, в которую он тайно влюблен, есть воздушный змей, в которого он тайно влюблен…

Черт.

Я не восьмилетняя девочка. Мне — двадцать пять. Но даже когда я была восьмилетней девочкой, окна моей комнаты не выходили на канал. Они выходили на улицу с трамвайными путями, а каналов в моем родном городе не было и в помине. И я не носила косичек, значит — и банты мне были не нужны. И я вовсе не думала о замужестве в восемнадцать лет, а… О чем я думала?

Я не помню.

Как не помню, откуда взялась эта история… Эта гребаная история про девочку и мальчика-мечтателя, слишком сентиментальная, слишком пряничная, чтобы случиться в действительности.

Она никогда не случалась в действительности.

В моей действительности, так будет вернее. Но и в этой действительности — действительности Талего — она случиться не могла.

Здесь нет каналов.

Нет домов, настолько высоких, чтобы встать вровень с воздушными змеями.

Здесь есть только парень по имени Кико, у которого не все в порядке с головой. И он все постукивает ладонью по полу, приглашая меня занять место рядом с собой. И приглашение так настойчиво, что от него не отвязаться.

В моей голове (или это по-прежнему голова ВПЗР?) могут возникнуть еще несколько историй, так или иначе связанных с мальчиком-мечтателем, с его взрослением. Или наоборот — с вещами, которые так и не позволили ему повзрослеть. Или с вещами, которые превратили его в книжного урода. Эти истории могут быть какими угодно короткими (как сказка на ночь), какими угодно длинными (как любой из дней, если тебе не больше восьми) — но в их финале меня будет ждать только одно: постукивающая по полу ладонь Кико.

Его не пересидишь. Не переждешь. Не перешибешь.

Мне ничего не остается, как присоединиться к нему. Лечь на пол, как до этого сделал Кико; занять место рядом и упереться глазами в шкатулку, стоящую перед нами.

Наверное, мы забавно выглядим со стороны. Два человека, которых трудно назвать детьми, хотя… Неизвестно, какими мы кажемся этому магазинчику, забитому crimi-литературой. Какими мы кажемся любому из Хичкоков на стене, — у каждой находящейся здесь вещи может быть свое собственное отношение к нам, свой собственный взгляд. Ну да, ну да… Книга может быть написана от лица кого угодно, не раз утверждала ВПЗР, слишком поздно начавшая свою писательскую карьеру. Намного позже, чем Эсхил, Данте и даже Эрнест Теодор Амадей Гофман. Все лучшие сюжеты разобраны другими, все лучшие, все самые необычные герои — тоже.

Кико!.. Я совсем забыла о Кико, хотя ни на секунду не забывала о нем. Его можно назвать «необычным», и это не будет натяжкой, если рассматривать слово «необычный» как эвфемизм. Иносказательное определение человека, у которого не все в порядке с головой. Он совсем рядом и почти касается меня, а местами — и просто касается, без всякого «почти». Его тело прижимается к моему, но я не испытываю никакого дискомфорта, никакой неловкости, хотя должна бы: он мужчина, и он — незнакомый мне человек, чужак.