Карен Фаулер - Ледяной город

— Погляди-ка, кто к нам пришел! — весело сказала Тильда. — Погляди, какой у нас гость! — и замахнулась на Мартина деревянной ложкой.

— Мы только что говорили о тебе, — объяснил Мартин.

Но Риме не надо было даже видеть легкого пожатия Тильдиных плеч, чтобы понять: это неправда. Иногда, входя в комнату, ты сразу понимаешь, что здесь говорили не о тебе. Впрочем, все это не имело значения.

— Она знает мое имя, — выпалила Рима, но это было не совсем так, и она прибавила: — Она знает имя моего отца. Она оставила отпечатки пальцев на стекле машины.

— Ты насмотрелась телевизора, — сказала Тильда. — Копы не станут возиться с отпечатками из-за какой-то там куклы. Между прочим, при варке алкоголь улетучивается. Остается только запах.

— Не припомню я, чтобы ты варила такое нам с отцом, — заметил Мартин. — Ты вообще готовила мало.

Отец Мартина был адвокатом. Он прогнал Тильду за пьянство, добился лишения ее родительских прав и женился на молодой женщине. В другом контексте он был бы глубоко несимпатичным персонажем, но в этом — вызывал сочувствие.

— Обязательно останься сегодня на обед, — сказала Тильда Мартину. — Я всегда могу приготовить еще мяса. Тут его хоть завались.

Волосы, отведенные назад, ложка в руке, мясо на плите — у Тильды был по-матерински заботливый вид. Даже вытатуированную змею можно было счесть напоминанием о праматери Еве, при условии, конечно, что вы ее, змею, видели раньше, — сейчас на Тильде была клетчатая рубашка с длинными рукавами. И никакого позорящего ожерелья.

— Я могу подробно ее описать, — сказала Рима. — На этот раз я внимательно ее рассмотрела.

— Ну и хорошо. А кто такой Томас Гранд? — переспросил Мартин.

Тильда положила ложку и отвела его в уголок, где ввела его в курс событий и показала домик из «Пойла», обратив внимание Мартина на отсутствие тела. Когда-то оно там лежало, объяснила она, — это и был Томас Гранд. Она уже подбиралась к ключевому событию — вторжению в дом, любезно изобразив Риму скорее напуганной, чем бестолковой — «Я говорила, что тут была Рима? Одна?», — когда Мартин жестом прервал ее.

— Слушай, она чего-то стоит? — спросил он. — Одна кукла, отдельно? А целый дом на сколько потянет?

— Если ты вынесешь отсюда с десяток, я еще приплачу, — заверила его Тильда.

Суп забулькал, выкипая. Тильда склонилась над плитой. Послышалось несколько кратких возгласов насчет супа и огня. Когда все успокоились и кухня наполнилась запахом горелого лука, Рима заговорила снова:

— Да, кстати, я забыла: женщину зовут Памела Прайс.

— Это полезно знать, — сказала Тильда, переключая что-то на плите.

— Памела Прайс. — Рима перевела взгляд с Тильды на Мартина.

Никакой реакции. Неужели она одна читала книги, над которыми Аддисон столько трудилась?

— А кто это такая? — поинтересовался Мартин.

— Персонаж «Ледяного города».

— Значит, это не настоящее имя, — заявил Мартин, как будто имя Бим Лэнсилл было не настоящим.

Вид у него был разочарованный. Рима подумала, что все сказанное ну никак не могло расстроить Мартина. Он потер клочок волос у себя на подбородке, и Рима внезапно вспомнила, как это украшение называется: клочок души. Почему — она не имела представления.

— А это положительный персонаж или отрицательный? — спросил Мартин.

Было ясно, какого ответа он ждал.

Женщина, встреченная Римой на пляже и потом возле дома, была заметно старше книжной Памелы и явно не старалась походить на нее. Более того, женщина не стремилась выглядеть так, будто в прошлом была похожа на нее. Книжная Памела Прайс была пергидрольной блондинкой, розовощекой куколкой, с соблазнительными изгибами. А незнакомка с пляжа была сухощавой, с синяками под глазами и тонкой кожей, казавшейся почти синей.

Рима полагала, что Памела Прайс — такой персонаж, идентифицировать себя с которым по доброй воле было бы крайне странно. Этакая «мисс Скарлетт» [50] Мисс Скарлетт — «роковая женщина» из популярной настольной игры «Улика» и основанного на ней одноименного фильма 1985 г. — пресыщенная флиртом, но не желающая упускать и Бима Лэнсилла. Бим обнаружил, что ее страсть имеет границы, когда попытался использовать ее для создания алиби.

Мой отец совершил самоубийство — это вошло в наш символ веры. Иначе получалось, что брат Исайя — лжец и каждый из нас когда-нибудь умрет. Сомневался один я.

И брат Исайя отправил ко мне Памелу. Она прикасалась ко мне всякий раз, когда мы говорили, склонялась над моим плечом, и волосы падали ей налицо.