Карен Бликсен - Из Африки

Я быстро освоилась с мыслью о колдовстве, которое теперь, под влиянием африканской ночи, казалось мне вполне закономерным явлением.

«Эта зловещая старуха, — думала я на суахили, — ослепляет коров Канину и с моей помощью сохраняет жизнь своему внуку, давая ему в день по бутылке молока от моих коров… Злосчастный выстрел и его последствия пропитали жизнь фермы, и виновата в этом я. Я обязана призвать на помощь свежие силы, иначе ферму поглотит кошмар. Я знаю, что надо сделать: обратиться к Кинанжуи».

Великий вождь Кинанжуи жил в девяти милях к северо-востоку от фермы, в резервации кикуйю вблизи французской католической миссии, властвуя над сотней тысяч с лишним подданных. Это был ловкий старик, наделенный природным величием, хотя не родился вождем, а был некогда произведен в таковые англичанами, которые не поладили с законным правителем тамошних кикуйю.

Кинанжуи был моим другом и неоднократно приходил мне на помощь. Его деревня — «манаятта», где я несколько раз бывала, была не менее грязной и полной мух, чем у других кикуйю, зато значительно превосходила размерами все манаятты, которые мне доводилось видеть, так как, пользуясь статусом вождя, Кинанжуи не отказывал себе в радостях супружества. Деревня кишела его женами всех возрастов — от костлявых беззубых развалин на костылях до гибких круглолицых особ с глазами газелей, на руках и ногах у которых тренькали блестящие медные браслеты. Малолетние дети Кинанжуи висели повсюду гроздьями, как мухи; сыновья постарше, осанистые молодые люди с украшениями на головах, приносили отцу массу хлопот. По его словам, у него насчитывалось пятьдесят пять одних только сыновей-моранов.

Иногда старый вождь наведывался ко мне на ферму в просторном меховом плаще, в сопровождении двух-трех седовласых советников и нескольких сыновей-воинов. Обычно это были дружественные визиты, не связанные с управленческой рутиной. Он коротал время на лужайке, посиживая в специально вынесенном для него плетеном кресле и покуривая вместе с советниками и охраной мои сигары. Мои слуги и арендаторы, прослышав о гостях, собирались тут же и забавляли высокую делегацию рассказами о происшествиях на ферме. Эти посиделки под высокими деревьями напоминали политический клуб.

У Кинанжуи была собственная манера управлять собранием. Решив, что дискуссия затянулась, он откидывался в кресле и, продолжая попыхивать сигарой, закрывал глаза и принимался мерно и глубоко дышать, слегка всхрапывая. То был официальный, дипломатический сон, к которому он научился прибегать в высших государственных интересах.

Иногда я тоже просила поставить для меня кресло. В преддверии переговоров со мной Кинанжуи всех прогонял, давая понять, что его правление является образцом беспристрастности. Когда я с ним познакомилась, он был уже не тот, что прежде, однако, общаясь со мной наедине, демонстрировал оригинальность ума и богатое, смелое воображение; у него был собственный, выстраданный подход к жизни и свои твердые взгляды.

Несколькими годами раньше произошло событие, скрепившее наши с ним отношения. Он приехал как раз в тот момент, когда я обедала с другом, заглянувшим ко мне по пути; пока друг оставался у меня, времени на вождя кикуйю у меня не было. Разумеется, после долгого путешествия под палящим солнцем Кинанжуи надо было напоить, однако у меня не оказалось достаточного количества нужной жидкости на целый бокал, поэтому мы с приятелем слили в один стакан несколько крепких напитков. Я решила, что чем крепче окажется выпивка, тем дольше вождь просидит смирно, и сама подала ему стакан. Однако Кинанжуи, отпив с улыбкой один маленький глоток, посмотрел на меня так пристально, как никто и никогда еще на меня не смотрел, откинул голову и в один присест выпил всю смесь.

Спустя полчаса, едва я успела проводить моего гостя, слуги прибежали с чудовищной вестью:

— Кинанжуи мертв!

Я сразу представила себе, в какой это выльется скандал, и поспешила на место происшествия.

Вождь лежал на земле в тени кухни, без всякого выражения на лице, с синими губами и пальцами, холодный, как труп. Это походило на убийство слона, когда огромное царственное создание, под поступью которого только что содрогалась земля и которое по любому поводу имело собственное суждение, по вашей прихоти прекращает существование. Он к тому же утратил свою обычную величавость, так как кикуйю облили его водой и сняли с него плащ из обезьяньих шкур. Он лежал голый, как застреленное животное, с которого вы срезали трофей, ради чего и вогнали в него заряд.