Джулиан Барнс: Лимонный стол

— Просто зачешите назад. — Грегори мстительно дернул головой, так что его волосы перелетели через макушку, как им и полагалось. Он высунул руки из-под паршивого нейлонового балахона и пальцами зачесал волосы на место. Потом слегка взбил. Такими они были, когда он вошел сюда.

— Какая-нибудь конкретная… длина… сэр?

— На три дюйма ниже воротника. А по бокам снимите до кости, вот тут, — Грегори средними пальцами провел границу.

— И желаете побриться?

Наглость хренова. Бритое лицо в наши дни выглядит именно так. Только адвокаты, да инженеры, да лесничие каждое утро залезают в свои туалетные мешочки и соскребают щетину, будто кальвинисты. Грегори повернулся боком к зеркалу и скосил взгляд на себя.

— Ей нравится именно так, — сказал он небрежно.

— Так мы, значит, женаты?

Поостерегись, мудак. Не липни ко мне. Брось заговорщический тон. Разве что ты гомик. Не то, что я имею что-нибудь против такой ориентации. Я за свободный выбор.

— Или бритье для вас особая пытка?

Грегори не побеспокоился ответить.

— Сам-то я уже двадцать семь лет, — сказал типчик, защелкав ножницами. — Есть свои плюсы и свои минусы, как во всем прочем.

Грегори покряхтел более или менее выразительно, словно в зубоврачебном кресле, когда во рту у тебя полно пыточных инструментов, а протезисту приспичило рассказать тебе анекдот.

— Двое детей. Один уже взрослый. А девочка еще дома. Ну, да обернуться не успеешь, как вспорхнет и улетит. Все они рано или поздно покидают курятник.

Грегори посмотрел в зеркало, но их взгляды не встретились. Типчик щелкал ножницами, наклонив голову. Может, он не так уж и плох. Занудлив, конечно. Ну и, конечно, психологически безнадежно исковеркан десятилетиями покорной эксплуататорской связи господин — слуга.

— Но, может, вы не из тех, кто женится, сэр?

Эй, погоди-ка! Кто кого обвиняет в гомосексуальности? Он всегда питал омерзение к парикмахерам, и этот не составил исключения. Провинциальный мудила, и всё тут, два целых четыре десятых ребенка, взносы по закладной, вымыл машину, загнал в гараж. Недурной участок у железной дороги, курносая жена, развешивающая белье на металлической карусельной штуке. Угу, угу, насквозь вижу. Вероятно, днем по субботам бегает, как рефери на матче какой-нибудь занюханной лиги. Да нет, какой там рефери, просто судья на линии.

Грегори осознал, что типчик сделал паузу, словно ожидая ответа. Он ожидает ответа? Какие у него вообще есть права? Ладно, давай разберемся в этом субъекте.

— Брак — это единственное приключение, доступное трусливым.

— Да, ну так вы, конечно, поумнее меня, сэр, — ответил парикмахер тоном явно непочтительным. — Ну, университет и все такое.

Грегори опять только покряхтел.

— Конечно, я тут не судья, да только сдается мне, что университеты учат студентов презирать то, се, это куда больше, чем у них есть право. В конце-то концов, они нашими деньгами пользуются. Я только рад, что мой парень пошел в техническое училище. Ничего для него вредного. А теперь он хорошие деньги зарабатывает.

Угу, угу, в самый раз, чтобы содержать следующие две целые четыре десятых ребенка да обзавестись стиральной машиной чуть побольше и женой чуть менее курносой. Ну что же, для некоторых в самый раз. Чертова Англия. Впрочем, все это будет сметено. И такие вот места первыми исчезнут, снобистские старомодные заведения на основе господа — слуги, все эти искусственные разговорчики, классовые разделения, чаевые. Грегори не верил в чаевые. Он считал их укреплением дифференцированного общества, одинаково унизительными и для на чай дающего и на чай берущего. Они опошляли социальные отношения. В любом случае ему они не по карману. А сверх всего, чтоб ему провалиться, если он даст на чай цирюльнику, который обвинил его в задирании рубашки.

Этим не долго осталось. В Лондоне есть местечки, спланированные архитекторами, где звуковая система, последний писк, наяривает новейшие хиты, пока визажистик наслаивает твои волосы и подгоняет их под твою личность. Обходится это, надо думать, в целое состояние, но все-таки лучше, чем здесь. Неудивительно, что здесь пусто. Треснутый бакелитовый радиоприемник изливает танцевальную музыку, из которой песок сыплется. Им бы продавать бандажи, хирургические корсеты и лечебные чулки. Взять за рога рынок протезов. Деревянные ноги, стальные крючья вместо отрубленных кистей. Ну и парики, конечно. Почему парикмахеры не продают парики? Дантисты же торгуют вставными челюстями.