Джулиан Барнс - Лимонный стол

— Вы похудели.

— Они говорят, мне это идет, — ответил он с улыбкой.

Под «они» он, очевидно, подразумевал «моя жена».

— Где ваша жена?

— Она посещает в другие дни.

Что, разумеется, хорошо понимают больничные сестры. О, жена посещает его в эти дни, а «она» посещает его за спиной у жены.

— Я думала, вы тяжело больны.

— Нет-нет, — ответил он бодро. Она казалась очень настороженной… да, не возразишь, немножко как белка — такие встревоженные прыгающие глаза. Ну, он должен успокоить ее, утешить. — Со мной все хорошо. Будет хорошо.

— Я думала… — Она умолкла. Нет, между ними все должно быть ясно. — Я думала, вы умираете.

— Я протяну дольше любой сосны на Хёкберге.

Он сидел и ухмылялся. Борода у него была только что подстрижена, волосы модно причесаны; так, значит, он вовсе не при смерти, а его жена в другом городе. Она молча ждала.

— Вон там крыша Кристин-кирки.

Она отвернулась, подошла к окну и поглядела на церковь. Пока Ульф был маленьким, ей всегда полагалось поворачиваться к нему спиной, прежде чем он сообщал ей секрет. Может быть, Андерсу Бодену требуется то же. А потому она глядела на медную крышу, пылающую под солнцем, и ждала. В конце-то концов, он же мужчина.

Ее молчание и повернутая к нему спина испугали его. Он представлял себе это совсем не так. Он даже не сумел назвать ее Барбро, непринужденно, будто из далекого прошлого. Что она когда-то сказала? «Мне нравится, когда мужчина говорит мне то, что знает».

— Церковь была построена в середине девятнадцатого века, — начал он. — Я точно не уверен, когда именно. — Она не откликнулась. — Крыша изготовлена из меди, добытой в местном руднике. — Опять никакого отклика. — Но я не знаю, была ли крыша сконструирована одновременно с постройкой церкви, или это более позднее добавление. Я намерен это выяснить, — добавил он, стараясь, чтобы это прозвучало целеустремленно. Она опять ничего не сказала. И он слышал только голос Гертруд, нашептывающий: «Значок Шведского союза туристов».

Гнев Барбро теперь был обращен и на нее тоже. Конечно, она никогда его не знала, никогда не знала, какой он на самом деле. Все эти годы она просто баловала себя девичьими фантазиями.

— Так вы не умираете?

— Я протяну дольше любой сосны на Хёкберге.

— Значит, вы достаточно здоровы, чтобы прийти в мой номер в городском отеле. — Она сказала это как могла жестче, с презрением ко всему миру мужчин с их сигарами и любовницами, и бревнами, и тщеславными дурацкими бородами.

— Госпожа Линдвалл… — Ясность мысли покинула его. Он хотел сказать, что любит ее, что всегда любил ее, что думал о ней почти все… нет, все время. «Я думаю о вас почти все… нет, все время», — вот что он приготовился сказать. А потом: «Я полюбил вас с той минуты, когда встретился с вами на пароходе. С тех пор вы были стержнем моей жизни».

Но ее раздражение лишило его смелости. Она считает его просто соблазнителем. И слова, которые он приготовил, покажутся словами соблазнителя. В конце-то концов, он совсем ее не знает. И он не знает, как разговаривать с женщинами. Его взбесило, что повсюду есть мужчины, вкрадчивоязычные мужчины, которые знают, что именно следует сказать женщине. Да ну же, покончи с этим, внезапно подумал он, заражаясь ее раздражением. Ты же все равно скоро будешь мертв, так покончи с этим.

— Я думал, — сказал он, и тон его был жестко агрессивным, как у торгующегося покупателя. — Я думал, госпожа Линдвалл, что вы меня любили.

Он увидел, как напряглись ее плечи.

— А! — отозвалась она. Тщеславие этого мужчины! Какое ложное представление о нем хранила она все эти годы, как о человеке корректном, тактичном, с почти заслуживающей осуждения неспособностью высказать свои чувства. А на самом деле он был просто еще одним мужчиной и вел себя, как мужчины в книгах, а она была просто еще одной женщиной, верившей, будто это не так.

Все еще спиной к нему, она ответила так, словно он был маленьким Ульфом с очередным детским секретом.

— Вы ошибались.

Затем она обернулась к этому жалкому ухмыляющемуся денди, к этому мужчине, который, несомненно, знал дорогу в номера отелей.

— Но благодарю вас, — она была не сильна в сарказмах и запнулась, подыскивая предлог, — благодарю вас за то, что вы показали мне приют для глухонемых.

Она подумала, не забрать ли варенье из морошки, но сочла это неподобающим. Еще можно успеть на вечерний поезд. Мысль о том, чтобы провести ночь в Фалуне, была ей омерзительна.