Дер Нистер: Семья Машбер

Как показал израильский литературовед Дов Садан, одним из источников романа была история, приключившаяся в середине девятнадцатого века в Бердичеве с Израилем Гальпериным, владельцем крупнейшей в городе банкирской конторы. Пользуясь большим авторитетом среди русской администрации и польских помещиков, Гальперин покровительствовал различным хасидским общинам города, что, в свою очередь, усиливало его влияние среди евреев. Для защиты хасидских интересов Гальперин предпринял атаку на группу маскилов — приверженцев идеологии Гаскалы (Просвещения) и ярых противников хасидизма, прибывших в Бердичев из австрийской Галиции. Воспользовавшись временным затруднением в делах Гальперина, маскилы распространили панику среди его многочисленных клиентов, что в конечном счете привело к банкротству и аресту банкира. «Он умер мучеником, жертвой берлинской Гаскалы» — так рабби Ошер Прицкер завершает свой назидательный рассказ о Гальперине, который послужил источником для реконструкции Садана… [3] Дов Садан «Вегн Дем Нистер» ин Тойерн ун тирн: эсейн ун этюдн. Тель-Авив: Исроэл бух, 1979. С. 64–65.

Дер Нистер во многом изменил обстоятельства и переставил акценты в этой истории, передвинув ее вперед по времени лет на десять—пятнадцать. Падение торгового дома Машбера вызвано не интригами врагов, а объективными социальными, экономическими и политическими причинами. Маскилы показаны в романе как маргинальная группа интеллигентов, имеющая очень небольшое влияние на массы и на средний класс. Такое представление Гаскалы шло вразрез с установившейся в советской еврейской историографии концепцией, согласно которой именно это движение было непосредственным предшественником социализма в еврейской среде. Для Дер Нистера главной движущей силой истории были народные массы, а не интеллигенция, и поэтому мессианские мистические течения вроде браславского хасидизма казались ему ближе к революции по духу, нежели критический рационализм Гаскалы.

Община браславских хасидов становится духовным прибежищем для брата Мойше Машбера Лузи, появление которого в городе приводит в действие интригу романа. Лузи воплощает семейную традицию духовного и интеллектуального поиска, уходящую корнями в испанско-еврейское прошлое и мессианские ожидания после изгнания из Испании. Возглавив самую бедную и презираемую хасидскую общину города, Лузи противопоставил себя брату и его окружению. Возможно, косвенным образом Лузи способствовал падению делового престижа Мойше. Постоянная неудовлетворенность Лузи самим собой, его неспособность долго оставаться на одном месте в конечном итоге оказываются спасительными для него. В конце романа он покидает обреченный город, продолжая свое вечное странствие. В символической схеме романа противопоставление Мойше и Лузи показывает превосходство движения над покоем, поиска над удовлетворенностью, бедности над богатством.

Мотивы странствия, поиска, падения и подъема, занимавшие центральное место в ранней символистской прозе Дер Нистера, сохраняют свое значение и в романе. В соответствии с законами жанра социального романа они представлены в реалистической форме, обусловлены причинно-следственными отношениями и вписаны в исторический контекст. Перейти от символистского к реалистическому письму Дер Нистеру помог опыт переводческой работы. Лишенный возможности печатать свои собственные произведения, он переводил на идиш прозу самых различных авторов, от пролетарского романа украинского писателя Ивана (Израиля) Кулика до сказок Андерсена, рассказов Тургенева, романов Виктора Гюго. В романе «Семья Машбер» заметно влияние Достоевского, Томаса Манна, французских реалистов девятнадцатого века, а также еврейских классиков, в первую очередь Менделе и Переца.

Перейдя к реализму, Дер Нистер не только избавился от идеологических обвинений в декаденстве и клерикализме, но и нашел новое художественное решение проблемы, связанной с интерпретацией смысла символического языка. Как отметила французская исследовательница Дельфин Бештель, интерпретационная многозначность затрудняла понимание символистской прозы Дер Нистера: «Читатель этих историй, как и их герой, пытается найти систему интерпретаций и ценностей, но при отсутствии принципов ориентации мы оказываемся потерянными в лесу символов, без возможности увидеть, что стоит за ними». [4] Delphine Bechtel, «Der Nister's» Work 1907–1929: A Study of a Yiddish Symbolist (Herbert Lang: 1996), 266. В романе «Семья Машбер» автор обращается к традиционной реалистической системе координат, оставляя при этом возможность символической интерпретации открытой для тех, кто был знаком с его ранним творчеством.