Дер Нистер: Семья Машбер

— Ах, дядя! — воскликнула Юдис, узнав, что он, самый родной и близкий, покидает их. — Ах, дядя, на кого вы нас покидаете?

Лузи рассказал ей обо всем и потребовал, чтобы она не теряла надежды, так как человек обязан — даже тогда, когда нож поднесен к самому горлу, — не отчаиваться и верить в милосердие Божье. Лузи уходит из города, но небо на землю не валится, нельзя приходить в уныние.

— Ты, Юдис, дочь еврейского народа и дочь Мойше Машбера, не должна терять надежды, так как от тебя теперь зависит, быть ли этому дому таким, каким он был раньше, или распасться и пойти прахом.

Лузи пытался говорить и с ее мужем, с Янкеле Гродштейном, фанатиком и недотепой в делах коммерческих, пытался учить и наставлять его.

— Выбирай одно из двух, — объяснял ему Лузи. — Если ты купец, так изволь быть купцом, а если нет — откажись от коммерции…

Если раньше, — продолжал Лузи, — ты позволял себе стоять в стороне и не придавать заработкам никакого значения, то это происходило потому, что в ту пору тебя могли заменить. Каждый раз, когда ты, бывало, чего-нибудь недоглядишь, приходил на помощь тесть, Мойше Машбер, и исправлял положение. Но сейчас, когда тестя нет, если ты будешь вести себя по-прежнему, то это приведет и тебя, и жену с детьми на дно, к корке черного хлеба.

Лузи прибавил, что, хотя сам он далек от коммерческих дел, он знает — поскольку так передавали ему поверенные бывших кредиторов брата, — что кредиторы готовы пойти на серьезные уступки как в отношении сумм, которые Мойше им задолжал, так и в отношении сроков уплаты, но при условии, что часть долгов будет им выплачена и они поймут, что у детей Машбера есть желание восстановить дело. Оказалось, что в ходе судебного процесса пострадали не только владельцы предприятий Мойше Машбера, но и кредиторы, потерявшие надежду получить хотя бы незначительную часть долга.

— Так что теперь, — сказал Лузи, — самое время снова начинать строить.

Так беседовал Лузи со старшим зятем Мойше Машбера, с Янкеле Гродштейном. То же говорил он и младшему зятю, Нохуму Ленчеру, которому доказывал, что мысль о том, чтобы выделиться из дела, с которой одно время носился Нохум Ленчер — а может быть, носится и сейчас, — лишена всякого смысла: если раньше Нохум Ленчер мог рассчитывать на то, что выйдет из дела с некоторой суммой денег на руках, то теперь, когда ничего не осталось, кроме непокрытых долгов, он уйдет ни с чем. С какой же точки зрения это ему выгодно? Что это ему даст? Вместо того чтобы уйти с пустыми руками, не лучше ли использовать свои знания и опыт на пользу человеку, к которому Нохум придет не компаньоном — ведь ему нечего внести в долю, — а в качестве служащего и знатока дела? Не лучше ли остаться в конторе, которая была основана давно и в которую, несомненно, вернутся прежние клиенты, когда увидят, что дело снова находится в надежных руках? А уж тогда пусть Нохум поступает так, как знает, — уходит или остается — как ему покажется выгоднее.

Лузи сказал, что Нохум должен иметь в виду и то, что уйти из дела значит — уйти из дома, с которым его сейчас ничего не связывает. Однако, насколько понимает Лузи, Нохуму это сейчас и вовсе не выгодно, ведь он живет без жены, с малыми детьми на руках, о которых необходимо заботиться. А Юдис относится к детям Нохума, как к своим собственным, как родная мать, и он свободен от хлопот.

Время от времени Лузи заходил к Алтеру. Однажды, когда он ему сказал: «Знаешь, Алтер, я скоро уезжаю отсюда, и увидимся мы уже не так скоро…» — Алтер припал к его груди, как сделал тогда, когда во дворе стояли погребальные носилки, приготовленные для Мойше Машбера. Прижавшись к брату, Алтер в первые минуты молчал, но потом он поднял голову и, как человек, у которого сознание совершенно ясно, произнес осмысленно: «А я — куда, Лузи?» То есть куда ему деваться после того, как не стало Мойше, и после того, как Лузи здесь тоже не будет?

Лузи растерялся, не зная, что ответить. Ему нечем было утешить брата, уткнувшегося головой ему в грудь.

— Бог тебя не оставит!..

Ничего больше Лузи не мог сказать Алтеру, слезы душили его.

Собираясь покинуть город, Лузи прощался не только с семьей брата, но и с его домом, с двором. Лузи долго бродил по двору один, стараясь избегать всякой компании. В последний раз он заглянул в сад и вспомнил, как наслаждался там покоем, когда, бывало, приезжал к брату. Особенно запомнилось прошлое лето, когда однажды он гулял по саду с Мойше и вел с братом беседу. У Мойше даже уши раскраснелись от волнения, а он, Лузи, с наслаждением вдыхая предвечерний душистый воздух, с добродушной улыбкой наблюдал смущение брата, побежденного его, Лузи, доводами.