Юлия Любимова - Фирменные люди

Но через три дня полусонного отдыха все изменилось...

Незнакомец вошел в столовую и, ни на кого не глядя, направился прямо к моему столу. Уж не знаю, о чем он думал в тот момент. Может быть, шел наугад, или кто-то сказал ему, что его столик номер девять, первый у окна слева, – мне неизвестно. Молодой человек преодолел короткое расстояние между столами так быстро, что я даже не успела его рассмотреть как следует. Можно было только гадать, что он делает в таком месте, в такое время, но я и это не смогла сделать. Он поздоровался со мной и сел рядом за столик, вежливо спросив разрешения.

Конечно, он сделал все правильно, хотя мое разрешение и было формальным, но ведь парень попросил у меня не место – все соседние столы пустовали, он попросил часть моего пространства и возможность заговорить со мной. И причин отказывать ему у меня не нашлось.

И закрутился курортный роман...

Одно его присутствие наполняло все мое тело чем-то горячим и сладким. А когда он прикасался ко мне, я как бы исчезала из привычного мира, освобождалась от его убогой трехмерности, неизбежности проблем, назначенных расставаний, от неумолимо надвигающейся зимы и всего того, что всегда наводит на грусть. Мой возлюбленный был так восхитителен, что, открывая глаза в горячем поцелуе, я несколько мгновений не понимала, где я и что со мной происходит. Казалось, еще чуть-чуть, и я навсегда растворюсь, исчезну в этой безумной сладостной лаве нежности.

Он представился Черкасовым.

Черкасов закончил какой-то авиационный институт и, не получив распределения, находился, как и полагается пилоту, «между небом и землей». Коммерческие фирмы не брали на работу молодых специалистов без опыта работы, а ведь нужны были деньги для банальных вещей, хотя бы на еду и одежду. Хорошо, если в таких случаях родители или знакомые помогают устроиться на службу, но если они люди «не деловые» и не научились жить в условиях бесконечного обмана, можно рассчитывать только на себя. И все, что родители Черкасова могли сделать, – это взять путевку в профкоме и предоставить сыну возможность хотя бы бесплатно отдохнуть.

Так мы, потихоньку узнавая друг друга, проводили каждый день вместе. Но иногда взгляд Черкасова, устремленный вдаль, становился печальным. Впрочем, он был не из тех, кто любит жаловаться, и это в нем было так же привлекательно, как и его вера в собственные силы. Мне нравилось в нем, пожалуй, все, даже привычка задавать спонтанные вопросы. Например: «О чем ты сейчас подумала?» И его манера колко шутить в мой адрес казалась остроумной. Мужчина имеет право командовать. Я знала, что если и не отвечаю ему на его колкости своими, то все равно нравлюсь ему, потому что не обижаюсь, а остаюсь при этом чуть загадочной и интригующей.

После завтрака мы обычно уходили, взявшись за руки, далеко за территорию пансионата, брели в сторону песчаных карьеров, на другой берег большого озера. Там было очень пустынно и тихо, наверное, как в «Забрийски Пойнт». По пути Черкасов рассказывал очередной сюжет из книги горячо любимого Курта Воннегута, например, как неизвестное космическое вещество, похожее на лед, попало в море и заморозило всю Землю по принципу энтропии.

Пока Черкасов переплывал родниковое, уже очень холодное озеро, я, сидя на берегу, представляла рассказанное им наяву. Вот затихает ветер, гаснет солнце, замирают деревья и птицы. Нет движения, нет планов, нет обязательств... А мы, как два супергероя, нашедшие свой философский камень, растворяемся в бездействии, потому что космический лед остановил и время. Мы свободны, и нам очень, очень хорошо в этом волшебном спокойном мире... О нас все забыли, и нам тоже никто не нужен...

О том, что будет потом, через две недели, я не хотела думать, хотя где-то в глубине души надеялась, что Черкасов поедет со мной в Москву или на худой конец разыщет меня, когда определится со своей работой.

Если тогда он поманил меня или хотя бы намекнул, что мы можем быть вместе, я, ни на миг не сомневаясь, отправилась бы за ним на край света, бросив все – поиски работы, друзей-приятелей. И Москву бросила с огромным облегчением, если бы мы только были чуть более откровенны друг с другом, а он был бы не так эгоистичен в ожидании своего предполагаемого успеха.

Но мы расстались, даже не обменявшись телефонами. Я считала, что Черкасов, как мужчина, должен был сделать шаг навстречу и хотя бы попробовать объясниться. Но, провожая меня в последний день, он индифферентно молчал. Его тягостное молчание выглядело искусственно, я догадывалась, что он переживает расставание так же, как и я, но не может найти нужных слов или не знает, как выразить то, что мучает его.