Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования

— Черти голоштанные! — пробурчал Наруто. — Ни чести, ни совести!

Ноги сами несли их в сторону железнодорожной ветки.

— Может, пойдем к тому вагону? — спросил Наруто.

— Не стоит. Опять ни с чем уйдем.

Вагонов стояло много. Советские солдаты отдыхали, никто не появлялся. Наруто и Кадзи улеглись между рельсами на землю. Если и поспать немного — не беда, никто их здесь не найдет.

— Вот это да! — воскликнул Наруто. — Погляди, Кадзи, все вагоны полные. И чего тут нет! Ну, машины — я понимаю, Но старую жесть с крыши зачем? Неужто они такие бедные?

— Война с Германией, верно, здорово их подкосила. Во всем нехватка, — задумчиво проговорил Кадзи, глядя на стиснутое вагонами небо. — Но мне нравится их простота, у них нет ложной гордости. Сами о себе заботятся, ведь им не на кого надеяться.

Кадзи внезапно умолк. Действительно, к чему эти разговоры. Океан шумит над ними, а они валяются на его темном дне…

Но сколько на небо ни смотри — ничего не изменится. И оставят ли его здесь или погонят в Сибирь — все равно Митико будет бесконечно далека, как и сейчас. Норовистая кобыла — жизнь сбросила их наземь как раз в тот момент, когда они пытались ухватиться за ее хвост.

— Я, знаешь, Наруто, что подумал? С завтрашнего дня один из нас, сказавшись больным, не будет выходить на работу. Ведь вокруг лагеря много советских палаток, так что можно найти объедки. Увидишь что-нибудь съестное — бери без разбору, хоть ботву морковную. С крупой ее сварим, иначе ноги протянем и зиму не одолеем. Уж если мы с тобой сдаем, каково остальным?

— Да, нужно выжить, выжить наперекор всему. Выжить и снова стать свободным. — Кадзи с силой ударил кулаком по земле.

— А каша, наверно, вкусная была… Но рассчитывать на подачки нам нельзя.

Кадзи было приятно думать, что та женщина в военных брюках хотела дать кашу именно ему, а не кому-нибудь еще. От этого сознания как-то сладко щемило в груди.

— Сегодня нам один раз улыбнулся ангел… — Кадзи как-то неестественно рассмеялся.

В одном вагоне вдруг открылась дверь. В проеме появился огромный детина. Увидев двух пленных, он усмехнулся. Затем величественно расставил ноги и стал мочиться.

Он скрылся в вагоне, но через секунду опять появился и протянул Кадзи прямоугольный черный предмет. Кадзи взял и не поверил своим глазам — в руках он держал целую буханку хлеба. Детина мигнул, давая понять, чтобы хлеб они спрятали под куртку, потом еще раз мигнул — с богом, мол.

— Спасибо, — сказал Кадзи по-русски. От этой буханки под курткой сразу стало теплее. — Пойдем, Наруто. То-то наши обрадуются…

И они понеслись, словно на крыльях.

С этого дня в группе Кадзи кто-нибудь оставался в ангаре, сказавшись больным. Конвоир смотрел на это сквозь пальцы, но унтер-офицер из пленных был дотошный. Перед выходом на работу он производил перекличку, но солдатам на первых порах удавалось его обманывать.

Кадзи почти всегда оставлял «по болезни» Тэраду. Юноша действительно здорово ослаб, но чтоб не было нареканий среди своих, Тэраде поручался сбор объедков.

Тэрада бродил вокруг советских палаток, подбирал картофельные очистки, кочерыжки, хлебные корки.

Теперь, возвращаясь с работы, группа Кадзи получала «дополнительный паек». Естественно, настроение у всех поднялось.

У Тэрады от ежедневного промывания «добычи» руки обветрились и огрубели, но он гордился своей работой — ведь он кормил пятнадцать мужчин.

Глядя при свете костра на руки Тэрады, Кадзи вспомнил, как доставалось ему, когда он был новобранцем. Но варварские порядки казармы казались ему теперь совершенно безобидными. А почему? Наверно, потому, что в ту пору он был сильным, выносливым, а теперь он совершенно обессилел. Кадзи жил только прошлым и настоящим, о будущем он старался не думать.

— А ведь приготовить все это — тоже дело нелегкое!

Тэрада взглянул на свои потрескавшиеся руки и рассмеялся.

— Когда вода попадает в ранки, здорово больно. Но как соберешь все и промоешь — на душе становится легче. Думаю, сегодня опять все будут сыты. А в армии я ни о чем не думал. Если приказывали — подчинялся, вот и все. Помните, Кадзи, как накануне боя я на вас накинулся?

— Помню.

— Вы тогда меня дураком назвали. А я думал: пусть дурак, но зато не изменник. Вы тогда сказали, что погибнуть в такой войне — это значит умереть собачьей смертью. Помните? Я часто вспоминаю ваши слова. Вы оказались правы. И пусть мы в плену, но ведь все-таки мы живые. Теперь я узнал цену жизни. Я ведь в армию прямо из школы попал. Что я в жизни смыслил? Сейчас я только и начинаю жить. И пусть мы на дне и дальше катиться некуда, но на сердце все равно легко. Жизнь начинается отсюда. Надо только не распускаться, тогда обязательно все будет хорошо.