Татьяна Буденкова - Женская верность

— Да, ты особливо-то не убивайся. Может ещё обойдется. Ну, а ежели воля божья, так ваше дело молодое, так что и не будешь знать куды от энтих детишек деваться.

Тимофей не ответил. Он мысленно погонял лошадь: "Пошла, милая, пошла-а-а…"

Начинало вечереть, когда, громыхая на ухабах и колдобинах, телега въехала в деревню. Тимофей соскочил на онемевшие ноги, натянул поглубже пилотку, кивнул вознице и, почти бегом, направился к своему дому.

Во дворе никого не было. Стадо ещё не вернулось, и загон для коровы был пуст. Две курицы, ухватив одного червяка, тащили его в разные стороны. Ноги подкосились. Тяжелое предчувствие навалилось на плечи черным мохнатым комом. Он медленно опустился на ступени крыльца, прислушиваясь в тщетной надежде услышать детский топоток или смех, или уж плачь, но в доме стояла тишина.

Тимофей поднялся, одернул гимнастерку, двумя руками поправил пилотку и открыл дверь.

В переднем углу, возле иконы горела лампада. На дощатом столе стоял граненый стакан воды, прикрытый ломтиком хлеба. Легкий запах ладана кружил в избе, выбиваясь наружу. Этот едва уловимый запах и придавил его к ступеням крыльца.

Рядом со столом, на табурете сидела маленькая, сгорбленная фигура. На скрипнувшую дверь она повернулась, подняла голову, и Тимофей увидел бледное, без единой кровинки лицо. В сумраке комнаты глаза казались синими до черноты. Черная юбка складками стекала на земляной пол, темный платок, обрамлявший это лицо, завершал картину. Лицо дрогнуло, исказилось и слезы одна за другой покатились по щекам, догоняя друг друга и солёными каплями падая с подбородка.

Тимофей гладил её голову, плечи и чувствовал, как бьется под руками в беззвучных рыданьях оттого, что ком сдавил горло, самое дорогое и теперь единственное существо.

Разделённое горе легче. И Акулина, которая за все похороны дочери так и не проронила не слезинки, хотя Устинья, видя её состояние, уговаривала: — " Поплачь, легче станет", — впервые вздохнула полной грудью. Горе никуда не делось, но жизнь продолжалась.

Окинув мужа взглядом, увидела покрытое слоем дорожной пыли лицо, значит пешком не одну версту отмахал, да и котомки за плечами не было.

— Счас, печь затоплю, воды в чугуне согрею — умоешься. А уж баню завтра истопим. Тебе назад-то когда?

— Я свою пайку старшине отдал, так он меня на эти дни прикрыл. Будто у него на работах я. Так что с рассветом назад. Только… — только язык не поворачивался сказать, что вот на могилку к дочери сходит.

— Ну, что ж, с утра и сходим, может, что по-своему поправишь.

Акулина смотрела на мужа и понимала, что ни вчера, ни сегодня маковой росинки у него во рту не было. Пайку отдал старшине, а деньги откуда у солдата? И этот покрытый дорожной пылью, пропахший солдатским потом, голодный и предельно уставший человек — её защита, её надежда, её жизнь и любовь.

Она засуетилась у стола — поставила чугунок с картошкой в мундире, в чашку наложила квашеной капусты, солёных огурцов, развернула белёное холстяное полотенце, вышитое по краям красным и черным крестом, отрезала от каравая пласт хлеба.

От одного вида еды у Тимофея в животе громко заурчало. Голод с новой силой напомнил о себе. Однако он поднялся с лавки и попросил: "Слей на руки."

Акулина перекинула через плечо полотенце, опустила в ведро ковш и они вышли во двор. Холодная вода смывала дорожную пыль, принося облегчение душе и телу. Боль утраты смешивалась с ощущением домашнего тепла и заботы.

Акулина собрала его вещи.

— На-ка вот портки чистые, казенную одёжу в порядок произведу. Больно грязна. А то до завтра не успеет высохнуть.

— Ты-то вечерять будешь? — Тимофею жаль было терять каждую минуту. И Акулина так же как он дорожила этим временем.

— Я в доме простирну, покель ты ешь.

Вернулось стадо. Акулина подоила корову, поставила перед Тимофеем крынку теплого парного молока. Не переливая в кружку Тимофей пил, Акулина стояла рядом, и он ощущал возле своего плеча её дыхание и хотел только одного — чтоб мгновенье это продолжалось вечно.

Ночь наступила темная, безветренная. На небе ни звездочки. Всё тучами заволокло. Дождя тоже не было. Тучи тянулись от горизонта до горизонта, черные, высокие…

Намаявшись за последние дни, прижавшись друг к другу так, что и водой не разольёшь, оба уснули.

Акулина проснулась первая. Перевернула другой стороной одежду Тимофея, сушившуюся на натопленной печи. Напоила корову и выгнала в стадо. Когда вернулась в дом — Тимофей стоял уже одетый.