Станислав Олефир - Колымская повесть

Баба Мамма выставила на столик разогретую оленину, но есть так рано не хочется. Выпил две кружки чая и начал готовиться на рыбалку. В этот раз готовлюсь основательно. Уложил на нарты две оленьи шкуры, ружье, топор, рюкзак с котелком и продуктами. Конечно, все это можно утащить на себе, но нарты мне нужны вместо скамейки. Сидеть у лунки на корточках — занятие утомительное. А нарты — в самый раз. Можно даже вздремнуть.

Еще вчера обратил внимание на то, что ближняя к стойбищу промоина образовалась на перекате, и кое-где из воды выглядывают камни. Если бы резиновые сапоги и хоть какая-нибудь лопата, можно добыть на приманку ручейников. Спрашиваю у бабы Маммы, нет ли резиновых сапог и лопаты? Та молча выслушала меня и, не сказав ни слова, отправилась к сваленной под, лиственницами куче вещей. Долго копалась там, наконец, принесла новехонькую лопату и сапоги с длинными голенищами. Мне сапоги тесноваты, но на носок обую.

В который уже раз удивляюсь здешним женщинам. У нас на Украине как? «Вы не скажете, где здесь магазин? — А зачем вам магазин?» Здесь же вздумай я приделывать к этим вот нартам мотор или парус, баба Мамма без всяких расспросов взялась бы мне помогать.

….Минувшей ночью в промоине побывала выдра. У кромки льда темнеет цепочка ее следов. Зверек выбрался из воды, обследовал ком вмерзших в лед водорослей и возвратился в промоину.

Прежде всего, во мне живет охотник. Лишь увидел след выдры, сразу прикидываю, в каком месте лучше всего насторожить капкан, где положить камни, чтобы выдра не вильнула в сторону, где вморозить потаск?

Переобуваюсь в резиновые сапоги и, опираясь на лопату, забираюсь в промоину. Все-таки, выдра не зря облюбовала этот перекат. Почти в каждой лопате, выброшенных на лед мелких камней попадаются ручейники, поденки, веснянки и даже бычки подкаменщики. Набрал полный котелок воды, устроил прямо среди промоины и бросаю в него добычу. Иначе на морозе ручейники замерзнут и их не наживить. Набросал горку камней и песка на лед у одного края промоины, перешел к другому, и сразу же на лед села оляпка. Чуть покачалась на тонких ножках и принялась выбирать, оставленных мною без внимания козявок. Все-таки добывать корм со дна промоины ей не так и легко, иначе так смело возле меня бы не вертелась.

…Возле проруби, из которой я вчера таскал хариусов, тоже побывал гость. Ворон. Склевал пропитанный сукровицей снег, прогулялся вдоль берега и улетел. На снегу остался едва приметный оттиск его широких крыльев.

То ли переменилась погода, то ли причина в чем-то другом, но даже на ручейников сегодня клевало плохо. К тому же попадались одни хариусы-недомерки. Такого добра у нас возле поселкового моста можно натаскать сколько угодно. Я уже, было, решил, что возвращусь в стойбище почти без улова, но вдруг дернуло так, что оторвало мормышку вместе с ручейником. Торопливо меняю леску, привязываю тройник и наживляю бычка подкаменщика. Лишь опустил живца в воду, как клюнул полуторакилограммовый ленок. Следом вытащил еще четырех, притом один килограмма на три.

То ли последний ленок поднял подо льдом слишком сильную бучу, и вся рыба сбежала в другую яму, то ли это была вся стая, но больше, как я ни старался, не клюнуло ни разу. Но все равно здорово! Даже летом такая рыбалка редкая удача.

В другой раз от такого везения я готов был бы обнять весь мир, а сейчас сижу, словно обворованный. Так же нам везло, когда мы вместе с Тышкевичем и Мягкоходом ехали на Ханрачан. Пересекая Иншару, кальмар поднял волну и вместе с водой выплеснул на берег крупного хариуса. Мы бросились к плесу, а там дно серое от рыбы. Как мы тогда рыбачили! Как восторгались друг другом, и какими благожелательными были! А сейчас Тышкевич коченеет в росомашьей петле, Мягкоход «полирует нары» в следственном изоляторе, а я забился в оленеводческую бригаду и не знаю, что дальше делать.

Вспарываю снежно белое брюхо у самого крупного ленка и оставляю его внутренности возле проруби. Это для ворона. Ворон не то, что прожорливая чайка. Ему подачки не нужны. С вороном делятся! Как с братом! Так учил меня гольд Кеша.

Перетаскиваю нарты к берегу, туда же переношу улов и раскладываю ленков по ранжиру на снегу. Затем развожу костер, устраиваюсь на шкуры и долго сижу у огня. Настроение пропало совсем. Я был уверен, главное для меня расправиться с Тышкевичем и не вызвать ни у кого подозрения, а сейчас вижу, что переоценил себя. Главное-то, оказывается, справиться после этого с самим собою. У меня это не получается. Впервые я заметил, что не могу контролировать себя, когда добрался до Новых Озер, и вместо деда Горпани встретил там милиционера. Тот просто поинтересовался, не прибыл ли я на забой оленей вместе с бичами? Мне бы просто сказать, что решил здесь порыбачить, и на этом закончить разговор, я принялся показывать ему документы, объяснять, какой дорогой добирался, и перечислять людей, которые здесь знают меня лично. Милиционер, похоже, даже удивился такой подобострастности.