Станислав Олефир - Колымская повесть

Толик прижег укушенное ухо водкой и сказал, что раньше таким способом каждый пастух отмечал своих оленей. Один кусает уши повыше, другой пониже, третий вообще, выхватывает целые куски. Если случится, что олень попадет в чужое стадо, его по этой метке узнают. Сейчас я могу спокойно причислить себя к Абрамовым оленям и благодарить Бога за то, что метка у этого оленевода довольно таки аккуратная.

Залечив мое ухо, Толик полюбовался работой, сказал, что так даже симпатичнее, и предложил сегодня же просверлить дырки в подаренных бабе Мамме блеснах. Снег у нас почти круглый год, если блесны плохо пришить к кукашке, они оторвутся, упадут в сугроб и потом их не доискаться. В блеснах на заводе сделали всего по одному отверстию, да и те такие маленькие — не всякая иголка пролезет.

Мы, значит, возимся с блеснами, пастухи храпят так, что в лад им позванивает жестяная труба на печке, баба Мамма, отвернувшись к окошку, скоблит оленью шкуру. Посмотреть со стороны — ни мы к ней, ни она к нам не имеем никакого отношения. То ли разругались, то ли вообще собрались малоинтересные друг другу люди и находятся вместе, потому что некуда деться.

Помню, когда был пацаном, мама возила нас с братом в гости к бабке Олянке. И сколько гостим, столько слушаем ее наставления. И то не так, и это нехорошо. Послушать — хозяйка лучше некуда, а у самой в хате черт ногу сломит. У нас в сарае и то порядка больше.

Баба Мамма в наши дела не вмешивается, советов не дает, но все время с нами. Стоит посетовать, что нет напильника или еще чего-нибудь, тут же поднимается и скоро приносит нужный инструмент. Если разговариваем о чем-то веселом — улыбается, грустном — хмурится.

Передник-кукашка у бабы Маммы пошит из тщательно выделанной кожи-ровдуги. Этой одежде, наверное, лет двести. Ее носила мама бабы Маммы, бабушка, прабабушка и прапрабабушка. Если в ровдуге протиралась дырка, это место вырезали и вшивали новый кусок. Делали это очень искусно, до того мелкими стежками, что, казалось, на кукашке появлялся новый узор, от которого она еще нарядней…

Каждая из преемниц старалась добавить к нашитым на кукашку украшениям новые. Не удивительно, что сейчас она больше походит на панцирь витязя, чем женский наряд. Здесь серебряные, медные, бронзовые и стальные пластинки, всевозможные бусы, монеты и даже солдатские пуговицы. Среди монет я узнал американский цент, венгерский форинт, старинные русские деньги с двухглавым орлом, наши советские копеечки и двушки. Но больше всего удивило, что на кукашку пришивали и медали. Совсем новая «Участника Выставки Достижения Народного Хозяйства» и потемнее «За трудовое отличие в Великой Отечественной войне». Медали отцепили от колодок, просверлили еще по отверстию и пристроили между ефимком Алексея Михайловича и небольшой пластинкой, вырубленной из винчестерного патрона.

— Наверное, тоже на оленя, как сегодня водку выменяли, — с улыбкой показал я Толику на медали. Тот тоже улыбнулся и скептически глянул на бабу Мамму. Та вдруг резво так развернулась и удивленно произнесла:

— Зачем, на оленя? Это мои медали. Одну директор давал, другую еще председатель колхоза.

— Вы и в войну оленей пасли?

— Не-е, — протянула баба Мамма. — Я оленей тогда не пасла. Мы на побережье жили и никуда не кочевали. Охотником была.

Я с удивлением уставился на нашу хозяйку:

Охотником! В такое верится с большим трудом. Ну, рыбаком или каюром — куда ни шло. Рыбаки ловят рыбу артелью, каюру больше чем сила нужны умение и ловкость, но разве эта маленькая, что гриб опенок, женщина могла охотиться? Ведь, я знаю точно, кроме лисиц, белок и зайцев, каждый охотник ОБЯЗАН был добыть за сезон пять бурых медведей. Пять огромных и злых зверей, которых даже мужчины охотники обходят стороной. А в войну план нужно было выполнить обязательно, иначе могли и судить.

Спрашиваю у бабы Маммы, выполняла ли она план по медведям? Та улыбается и с готовностью подтверждает:

— Нормально выполняла. Стахановкой была. Потом медаль председатель дал и махорки шесть пачек. Хорошая махорка. Куришь — никогда не уснешь. Только кашляешь много.

— Вы одна охотилась или с дедом Кямиевчей?

— Зачем? — удивилась баба Мамма. — Кямиевча в Омолоне аэродром строил. Я всегда одна охотилась. Две упряжки у меня было и еще учики, чтобы верхом ездить. Собаки тоже хорошие были: Дякал, Утел и Анаткан. Всю зиму с ними охотилась. Сейчас таких собак ни у кого нет.

Воспоминания бабе Мамме приятны, по душе ей и мое удивление. Она даже отложила скребок и подвинулась ко мне. Чуть полюбовалась медалями, задержала взгляд на мне, чему-то улыбнулась.