Борис Ямпольский: Избранные минуты жизни. Проза последних лет

Да! Так! Чего дергаешь головой? Какие козыри на руках, теми и бьем.

Кто иначе разве? Ты, может, иначе?!

И засмеялась во весь рот — красный язык, как на ладони, за остатним зубом.

Прошло пять лет.

Оказавшись в Загорске опять, как не вспомнить было Веськово, бабку Киселеву мою — как она там, жива ли, здорова ли? Одна загвоздка: явлюсь-то с другой. Что скажу, спросит: куда ту девал? А как же не спросит?

Однако являемся. Из Загорска до Переяславля автобусом, от Переяславля до Веськово пехом, да по жарище. А изба на замке, и ставни закрыты. Вот тебе и на!

Присаживаемся на крыльце в тенечке — отдышаться. Слышу шебаршение какое-то за избой. Поднимаюсь посмотреть. Сараишко раскрыт, вижу. Кто-то сено сгребает вилами. Громоздит выше головы.

Вглядываюсь из-под солнца в пыльный сумрак: она! Подол за пояс заткнут, косынка на глаза съехала — орудует почем зря.

— Бог на помощь, Киселева! — шумлю ей обрадованно.

Приостановилась, опершись на вилы, косынку вздернула:

— Ба-а! Да никак Яколич? Какими ж ветрами тебя?

— Исключительно по старой памяти.

— Шутишь? Али правда? Ну, тогда в горницу давай.

Отставляет вилы, одергивает юбку:

— Один али с женой опять?

— С женой-то с женой, — говорю, а на языке готово уже «да не с той»… Но в этот момент увидела бабка кралю мою и мимо меня к ней:

— Здравствуй, милочка, здравствуй, голубушка, ну-ка на тебя погляжу. Да ты, смотри-кась, еще красивше стала! Вот что значит за хорошим мужиком жить. Пошли-ка, пошли в горницу.

И открывает дверь, милочку-голубушку вперед себя толкает, а меня за рукав и назад тишком:

— Как, бишь, звать-то ее? Запамятовала совсем.

Так и осталась бабка в отрадном заблуждении на мой счет.

Детей у тетки Настены мал мала меньше, семеро по лавкам. Сунулась она в печь кашу протведать — не напрела ли, а младшенький тут как тут, за подол ее:

— Мамк, а мамк, че ты йишь?

— Да погоди ты, ниче я не йим.

— Не йишь? А че у тя уши трясутся!

На пироги в семью районного хирурга приглашены были. Он — хирург, она — акушер-гинеколог, двое ребятишек.

Дом — полная чаша. И такой шик-блеск, чистота-порядок, что ступить робеешь.

За стеклами книжных шкафов корешки подписных изданий поблескивают новехонькие.

— Читать-то некогда, наверно? — спрашиваю.

— Когда тут читать! — несколько смущенно говорит тихий хозяин. — Детям собираем.

— А им-то будет когда?

В разговор встревает хозяйка, бой-баба:

— Борис Яковлевич, зачем забаву делом представлять? Я понимаю, когда книги по специальности, а так, без всякого… Начитанный, восхищаются, начитанный! Ну и что с того, что начитанный? Для жизни-то — что?

— Смотря для какой жизни, — только и сумел ответить я.

Какая он находка на склоне лет моих — «старик Шаров», мой милый Шера.

Только что проводил его, вернулся с вокзала.

В комнате бедлам. Грязная посуда, окурки в тарелках, у края стола половая щетка над кучей мусора. Хотел подмести, когда он вышел на минутку, не успел.

А входя, он заявил с порога:

— Ну вот что! Хватит разглагольствовать! Дайте мне те «строчки», без которых вы «ни дня».

Тут-то я щетку бросил, где стоял, схватил «Ни дня без строчки». Закладываю спичками страницы.

Стоим оба, как петухи на ристалище.

Берет, читает — одно… другое… третье…

— Хорошо, прекрасно! Но игрушки же, очаровательные игрушки, и все тут! Мне от него мало этого. Мне что вот тут вот, — тычет пальцем в интервал между записями, — тут вот что… надо!

— Понимаю. Но на нет суда нет! А есть и пребудет прекрасным, будь то «Один день Ивана Денисовича», будь то «Я никогда не был на бал-маскараде».

«Оскомина на пальцах» (от обоев), «унылый вкус воды» (когда приходится пить), «улепетывающий лилипут», и целая книжка такого всякого! Мало?!

— Все! Довольно! Иначе поссоримся!

— Э-э-э нет. Поссориться не выйдет. Предпочту сдаться на милость. Даже ямбом подсюсюкну.

Помолчал, отмякая, и заулыбался.

— Дойдем до рюмочной? Нет-нет, по сто грамм, не больше.

Теперь он спит в «Красной стреле». А я прибрал грязную посуду, доподмел комнату и присел к столу…

— Невежда! Надо знать, что Одесса четвертым городом империи была — после Петербурга, Москвы и Варшавы. Четвертым городом империи, а не южной провинцией. Вы, я вижу, большой любитель книжек. Это все — ваши? А вторую в России Публичную библиотеку — после Императорской Петербургской — где мы имеем, вы знаете? Так что же вы знаете за Одессу? Что на Дерибасовской открылася пивная? И вы еще будете ухмыляться мне за Одессу-маму?! Ухмыляйтесь лучше за себя.