Вера Копейко - Лягушка под зонтом

Никита вздохнул. Неужели на самом деле все это было с ним? Казалось, столь далекое прошлое выветрилось из головы. Может быть, потому, что знакомых не осталось? Кто как не они напоминают о былом? Само село стало другим, исконные жители Храмцово поменялись на чужих. Впрочем, ему неинтересно вникать в естественный процесс перемен.

Никита стоял возле колодца и смотрел. Вода ушла из него – жаркое лето, дно почти оголилось. В самой глубине видел две блестящие точки. Не хочет ли он повторить свой давний опыт? Никита усмехнулся. Давным-давно, когда он был еще малышом, отец ехал на конференцию в Брюссель и взял его с собой. Он говорил матери, а Никита запомнил:

– Пора предъявить Дроздова-младшего нашему кругу...

Никита воображал себе нарисованный круг, такие мелом рисовали девчонки на асфальте. В общем, он представлял совсем не тот круг...

Он оказался другим, состоял из мужчин и женщин, которые сидели за круглым столом в гостиничном ресторане. И все ели фрикасе из лягушачьих лапок. Он до сих пор помнит белое мясо, вокруг него, в соусе, светились рыжие морковные звездочки...

С тех пор, когда Никита слышал слово «круг», первым отзывом в мозгу был круглый ресторанный стол...

Но нет, даже в память о том обеде он не стал бы препарировать лягушку.

Он снова наклонился, теперь, казалось ему, во взгляде лягушки он читал: «Ну, чего пристал?»

Никита пожал плечами, ведро, громыхнув цепью, сорвалось вниз. Оно падало, глухо ударялось о деревянные, местами истлевшие стенки, пока не шлепнулось о воду.

Никита выпрямился, он резво крутил ручку ворота, принуждая цепь ползти вверх, увлекая за собой ведро. Оно ползло, мотаясь из-за своей почти полной пустоты от одной деревянной стенки к другой.

Никита неловко подхватил потемневшую оцинкованную посудину. Воды зачерпнулось мало, но ее хватило, чтобы обдать его зеленые шорты. Ткань пошла темными пятнами. Лягушки в ведре не было и на этот раз.

Он поморщился. Неужели нет какого-то простого способа вынуть ее?

На память пришел один метод – из сказки, разумеется. Наталья Петровна читала ему про лягушку, которая выбралась из кувшина со сметаной, сбив из нее масло. Ну да, осталось только залить сметаной колодец. Была бы жива Наталья Петровна, с неожиданной досадой на нее подумал Никита, она знала бы, что делать.

Однако каков, одернул он себя. Вспоминает, когда нужно что-то сделать. Но ведь она бросила его, как бросали другие! Он почувствовал знакомый толчок в сердце. Никита хорошо помнил самый первый такой толчок-удар. Ему было совсем мало лет, он отчаянно кричал: «Мама! Мама! Не оставляй меня!»

День походил на сегодняшний, пронизанный солнцем. А тоска раздирала на нити материю его маленького тела – будто щипала корпию. Он узнал, что такое корпия, позднее, из книг: во времена исторических войн, когда не было ваты в лазаретах, женщины щипали корпию – разбирали материю на нити.

Мать уходила всегда, когда он просил ее остаться. Вместо нее прибегала на крик Наталья Петровна. От нее пахло по-другому, не так, как от матери. Потом он привык – стоит позвать мать, как появляется няня.

Мать не ушла совсем из его жизни, иногда она забегала в нее, иногда просовывала голову – убедиться: он есть.

Никита поморщился. К чему воспоминания? Наверное, само место вызывает их без спроса.

– Вам помочь? – Никита вздрогнул от голоса за спиной.

Он быстро повернулся и увидел молодую женщину в серой кепке. Из-под козырька, слегка сдвинутого набок, смотрели светло-серые глаза. Водолазка, на тон темнее, обтягивала шею и грудь. Никита хотел оглядеть ее всю, но не мог оторваться от губ. Они были... Каким словом определить то, что он видел? Какое качество преобладало в том, что он видел? Никита сощурился.

Свежесть. Именно она – вот главное свойство ее губ. Лицо на их невинном фоне казалось слегка утомленным. Или причина в тонких морщинках возле глаз? Потому что она улыбается?

– Здравствуйте, – сказала она.

– Добрый день, – отозвался Никита, не отводя взгляда от ее лица.

– Вам помочь? – повторила она.

– Вы знаете, кто там сидит? – спросил он, оглянувшись на колодец. – Ах да, это ведь деревня. Здесь всем все видно. Каждый шаг, нет, более того, каждый жест. Я помню, знаю. – Никита усмехнулся.

– Колодец не просвечивает. – В низком голосе он слышал легкую игру.

Она говорила с такой интонацией, словно предлагала Никите выбор – принять ее предложение всерьез или отнестись к нему как к шутке.

Ему нравились такие голоса. Он подходил ей, ее кепке, водолазке, даже бордовым бриджам. Все перечисленное наденет только женщина, готовая поиграть словами. Она не обидится, если даже кто-то посмеется над ней. Женщины, которые чувствуют себя дамами, одеваются иначе. Стоит посмотреть на классических кукол – все они дамы. А куклы французские – дамы в черном. Потому что до сих пор француженки говорят: черный цвет – их вторая кожа. Он убедился сам – даже в маленьком Сент-Этьене улицы во власти черной одежды. Он хотел развить свою мысль, но ее голос вмешался.