Владимир Березин - Он говорит

Она мрачно спросила:

— А как у вас Доу-Джонс?

— Что? — не понял иностранный человек.

— У вас упал Доу-Джонс.

— Ты понимаешь, надеюсь, — спросил иностранный человек, — что второй раз я этого предложения не сделаю.

— У вас упал Доу-Джонс. Как встанет, так и поговорим. Пока лежит — я ни о чём говорить не буду.

В этот момент на экране к небоскрёбу в сотый раз подруливал Боинг.

Вот ведь круто, вот она Россия. Отказать мечте своей жизни из-за нестояния какого-то там Доу-Джонса.

Есть женщины в русских селеньях, которым нужно, чтобы у любимого стояло всё — от волос дыбом до Доу-Джонса в бегущей строке новостей.

А вы тут говорите о неразборчивости».

Он говорит: «Знавал я одну молодую женщину, что, занимаясь наукой, часто путешествовала с одной конференции на другую, с семинара на семинар. У неё был особого вида спорт — на конференциях она заводила стремительные романы и у всех мужчин, с которыми переспала, отбирала бейджики.

Попав к ней в дом, я поразился разнообразию её коллекции.

Создавалось впечатление, что с некоторыми докладчиками она спала исключительно ради пополнения собрания. Мускулы и деньги пасовали перед бликами пластика, логотипами и разнообразием шрифтов.

Очень странное впечатление производила эта стена между двумя шкафами. Как бабочки, приколотые и распятые, жили там разноцветные прямоугольники — символы мужского достоинства и успеха.

Я там был третий — в нижнем ряду».

Он говорит: «Мы вот тут все люди пожившие, оттого помним спор про физиков и лириков — кто, значит, круче. Мне это всегда радостно, потому что я как раз из физиков был. Дело ещё в том, что в середине прошлого века соотношение зарплат „физиков“ и „лириков“ было удивительным. В пользу, разумеется, первых. Ну и из-за этого, а ещё из-за того, что в этой условной „физике“ ты мог искупить недостаточную преданность результатами, народилось большое количество „физиков“ по формальным критериям имевших отношение к точным наукам, а на деле были скучающими „лириками“. У нас ведь ещё эрудиция была — вместо нормального образования.

Средний физик был более информирован, чем средний лирик. Английский язык был естественен у людей технического склада, Вот, к примеру, среди моих друзей было больше прочитавших историю про Кольца Всевластья, чем у филологов.

Да ладно — никакого „среднего гуманитария“ и „среднего физика“ нет. Кто он — средний физик? Лаборант? Неудачливый инженер? Лузер-мнс? С гуманитарием ровно тоже самое. Лёгкость тут кажущаяся — в лингвистике сплошь математические методы, а инженерные расчёты могут быть вполне туповаты — с использованием программ автоматического проектирования. Но я вернусь к финансам. Жизнь меня приучила к тому, что во всяком непонятном явлении в первую очередь первым делом нужно смотреть на финансовые потоки. В области естественных наук у нас нынче не очень велики зарплаты, меж тем, в „лирической“ области коэффициент отдачи куда больше. Вот физическая область и скукожилась — перетекла куда-то через терминалы Шереметьево.

Ну вот тут наш сосед начал нам рассказывать про то, что есть люди с аналитическим мышлением и без такого. А я скажу по-старому — есть люди с дисциплиной мышления и без дисциплины.

Самое интересное сейчас — „лирики“, паразитирующие на „физике“. Учёные в области гуманитарных наук, жонглирующие математическими и физическими понятиями, как заклинаниями, непонятными обывателю или чиновнику.

Но, в общем, разговор о бывших физиках и бывших лириках, припрятанные в памяти как свинчатка, интегралы, послевкусие семидесятых-восьмидесятых давно протухли.

Я же вам расскажу жизнеутверждающую историю о пользе знаний и радости спасения от опасности.

Однажды я ехал по иностранному городу Парижу в метро.

Район глухой, поздно. В вагоне я один, и вдруг — входит негр. Большой негр, страшный. И явно собирается меня грабить. Сначала грабить, а потом — убивать. Потому что лицо у него зверское-зверское. А в руке бумажка — значит, явно киллер со списком.

Сейчас спросит: „Вы из каких?“.. И не разбирая мой плохой французский язык про то, что я тут у вас физической теорией занимаюсь в своём пожилом возрасте, подытожит: „А, неважно… Получай!“..

Я притворился, что сейчас выйду, и встал рядом.

Приготовился биться.

Дескать, не на таковских напали.

Вспомнил я тогда хриплый голос Высоцкого, „ударил первым я тогда — так было надо“, дворовые драки и драки в школьном сортире вспомнил, вспомнил про Патриса Лумумбу зачем-то — видно, оттого, что нам всем объяснили, что французов надо за Пушкина лупить, а неграм можно разве что их же Лумумбу приписать.