Александр Корчак - Не лучший день хирурга Панкратова

Среди родственников Андрей не увидел старика, с которым он разговаривал до операции. «А может, мне привиделась вся эта чертовщина», – подумал он.

Родственники, конечно, его объяснениями не очень-то удовлетворились. Они в раздражении вдруг перешли на ты: «А ты куда направился, если он крайне тяжелый, сиди у него, коновал». Раздались угрозы, что если что не так... В общем, как могли, так и испортили ему настроение.

– Я в ваших деньгах не нуждаюсь и прошу никому из персонала их не совать. Если возникнут какие-то проблемы, реаниматологи меня сразу же вызовут. И вообще, не мешайте работать персоналу, – закончил он довольно резко свою разъяснительную речь. И похоже, он разобрался, что эти ребята из категории так называемых «новых русских». А они смотрят на докторов, как на свою собственную обслугу. Они считают, что дашь доктору на лапу стольник баксов – и должен он бегать, как мальчик, угождая ему на каждом шагу. А этого Андрей категорически не переносил, даже если это происходило с другими. Поэтому понятно, с каким настроением он сейчас добирался до соседнего корпуса.

Он сделал еще один рывок по мокрой аллее и уже через пять минут стоял у запасного входа, резко нажимая на звонок.

«Эх, сейчас бы чашечку кофе, – опять промелькнуло в голове, – да и поесть не мешало бы. – Андрей посмотрел на часы. – Час назад я должен был позавтракать. Взрослый мужик, а все как мальчишка бегаю. Гастрит, давление, нос хронически заложен, ничем не пробьешь. Вот и ноги насквозь промокли. Совсем как в детстве, черт подери, куда оно подевалась? Мокрые ноги, ангина, чай с лимоном и аспирин, да неделя внешкольного шалопайства – сплошной кайф! Теперь ни свободы, ни лимона. Одна головная боль... – Он довольно долго трезвонил изо всех сил в служебную дверь, но ему никто не ответил. – Ё-мое, видно, придется идти через центральный вестибюль». – Эта мысль заставила его с такой силой бухнуть ногой в дверь, что тут же раздался голос знакомой нянечки:

– Да что же ты колотишь, Андрюша, как бандит какой-то! Всех наших родильниц побудишь.

– Как же ты меня, Марфа Андреевна, через закрытую-то дверь узнаешь? – удивленно спросил он.

– По стуку, мил человек. – Она впустила его, глядя снизу вверх через толстые линзы очков.

– Значит, помнишь меня?

– А то как же! Всю жизнь помнить буду, чай немного осталось. Мой-то Федор все просит, чтобы я занесла тебе от него баночку грибов, а я все забываю. Да и неудобно как-то, ты теперь говорят, большим хирургом стал. А я ведь тебя еще студентом помню.

– Нет уж, на той неделе обязательно занеси баночку-то. Грибочки – моя слабость. Как сам хозяин?

– Спасибо, твоими молитвами. Нам много не надо, годик бы еще Бог дал пожить, и хорошо.

– Проси, Бог даст, он добрый. Привет Федору передай. Меня вызвали на операцию, кто там сейчас?

– Сама Альбина Григорьевна, ее тоже вызвали. «Альбинка! Про кофе, похоже, придется забыть», – мелькнула мысль, то ли радуя, то ли огорчая.

– Ты меня, Марфа Андреевна, не провожай, иди – досыпай. Да, держитесь там со стариком.

Панкратов быстро поднялся на третий этаж, вошел в ординаторскую. Сразу же увидел светлое пальто Альбины, небрежно брошенное на диван.

«Спешила, похоже. – Он бросил свою куртку, и она – толстая и грубая, аккурат легла на нежную дамскую одежку. – Все как надо, все как у людей», – подумал он.

Альбинка – звонкая, пышноволосая, крепко сбитая казачка – сильно увлекла его в институтские годы. Были они славной парочкой и даже к семейной жизни примеривались. Совсем не плохая перспектива – одни проблемы, одна головная боль, за ужином разборки операций, как на конференции, а ночью – тяжелая, горячая Альбинкина грудь, заслонявшая и разборки и тревогу. Так бы и вышло, если бы Панкратов не встретил на четвертом курсе Ларису в одной эстетской компании. Встретил и «врезался» в нее с лету, как альбатрос в скалу. Лариса была тоненькая, вся какая-то извилистая, нежная. Она пришла из другого мира, где благоухают шанели, а не трофические язвы, где спорят о пропорциях, оттенках, стилях, а не о непроходимости кишечника, гангренах, перитонитах. Только не соединялись их миры, как порхание мотыльков над цветочными венчиками и черноземная, кишащая червями жижа. Но уже тогда знал Панкратов, что его мир, его дело важнее. Знал, нутром чуял, что трудно им придется. Но защититься перед Ларкиным воздушным превосходством не умел.

Альбинка замуж не вышла, хотя ее звали. Да и с Андреем теплых отношений в виде профессиональной дружбы не разрывала. И находили они в этой связи отдохновение, вроде сообщества близких родственников. Она часто вызывала его на помощь, когда во время гинекологических операций сталкивались с какой-то неясной патологией. Иногда и он приглашал ее к себе, если дело касалось женских проблем. «Так что наша дружба стоит не на пустой лирике юношеских воспоминаний, а на крепком фундаменте производственной необходимости», -любила повторять Альбина, провоцируя его на вынужденные заверения, что, мол, какая уж там производственная необходимость без личной заинтересованности.