Джойс Оутс - Коллекционер сердец

Со временем алый знак сатаны у него под ухом стал блекнуть, как поблекли и исчезли юношеские прыщи. Родимое пятно проросло капиллярами, и кровь стала питать поврежденный участок кожи.

Никакой он был не дьявол, а хороший, чистый ребенок с чутким сердцем и любящей душой, непостижимым образом преданный в тот момент, когда его извлекли из чрева матери – слишком рано извлекли, он еще не был к этому готов.

Дьявол или нет, но несколько лет он днем и ночью ездил верхом на диком черном жеребце с грохочущими, острыми как бритва копытами. Проносился бешеным галопом по тротуарам и по спортивным площадкам. Даже по школьным коридорам мчался, топча всех, кто попадался навстречу. Вороной ржет, встает на дыбы, из-под копыт летят искры, зубы оскалены, губы в белых клочьях пены. Жуть! Как говорится, не приведи Господи! Всех смету с пути! Поберегись!

Дьявол или нет, но он поджигал школу, лавки и деревянные домики по соседству. А сколько раз он подпаливал зловонную постель, в которой мама и папа от него прятались! Никто и не знает.

В это январское утро, солнечное и ветреное, он рассматривал свое лицо в тусклой поверхности зеркала в общественном туалете на автовокзале Трейлуэйз. И дьявол наконец смог вырваться на свободу. Ведь был Новый год – время, когда земля делает очередной поворот. Начался новый отсчет времени, а это все равно что ступать по полу, который вдруг резко пошел под уклон, – сразу становишься другим. Как будто в тебя вселяется что-то со стороны. Или это что-то присутствовало в тебе всегда, просто ты до сегодняшнего дня об этом не знал?

В его правом глазу появилось какое-то пятнышко. Что это? Пыль? Грязь? Кровь?

Он пришел в ужас, поскольку сразу все понял. Еще раньше, чем успел рассмотреть пятнышко. Это знак сатаны. На желтовато-белой поверхности глазного яблока его печать. Не свернувшаяся кольцом змея, а пятиконечная звезда – пентаграмма.

А ведь его предупреждали. Пятиконечная звезда – пентаграмма.

Она там, у него в глазу. Он трет глаз кулаком, пытаясь ее стереть.

В ужасе он пятится от зеркала, выбегает из залитого мертвенным светом неоновых ламп туалета и мчится через здание автовокзала, сопровождаемый взглядами пассажиров – любопытствующими, удивленными, жалостливыми и раздраженными. Он здесь человек известный, хотя никто не знает, как его зовут. До дома ему бежать три мили. Мать подозревает, что с ним творится что-то неладное, но не знает, отчего это. Может, он лжет, когда говорит, что глотает таблетки, а сам прячет их под язык? Господь свидетель, за этим парнем не уследишь. Да, любовь проходит, истончается, стирается, как амальгама дешевого карманного зеркальца. Да, ты молилась за него, молилась без конца и ругала на чем свет стоит, но слова твои, эхом отдаваясь в пустой комнате, не воспаряли вверх, к Божьему престолу, а звучали глухо, будто проваливаясь в бездонный колодец.

Двадцать шесть лет, начисто, до голубизны, выбрит. Яркие, сверкающие глаза, которые некоторые уличные женщины находят красивыми. Соседи зовут его по имени. Считают неплохим, в общем, парнем, но со странностями и легковозбудимым. У него привычка нервно поводить плечом, как будто он пытается высвободиться из чьих-то объятий.

Как бы быстро ты ни бегал, кто-то бегает быстрее!

Оказавшись у себя, в одном из стандартных домишек, вытянувшихся в ряд на Милл-стрит, он не слушает ворчания рассерженной матери, вопрошающей, почему он так рано вернулся домой, когда рабочий день на складе стройматериалов, где он вкалывает, еще не закончился. Он оттесняет пожилую женщину в сторону, проходит в ванную, запирает дверь и впивается глазами в зеркало. Господи! Она все еще там – звезда с пятью лучами, пентаграмма. Сатанинская печать. Глубоко въелась в глаз, прямо под радужкой.

Нет! Только не это! Господи, помоги мне!

Он начинает стирать ее обеими руками, тычет в нее пальцем, пытаясь сковырнуть. Он кричит, рыдает. Колотит себя кулаками, царапает ногтями. Его сестра стучит в дверь – что происходит? Что случилось? Раздается громкий и испуганный голос матери. Свершилось, – думает он. Это первая ясная, разумная мысль. Свершилось. На него снисходит леденящее душу спокойствие. В чем, собственно, дело? Разве он не знал, что молитвы ни к чему не приведут? Сколько бы он ни стоял на коленях, моля Господа войти в его сердце, все бесполезно. Знал же, знал, что знак сатаны не мог исчезнуть бесследно и однажды появится снова.