Иван Зорин: Секта Правды

За домом раздалось неясное бормотанье, и появился вихрастый, веснушчатый мальчишка. Драк узнал бывшего тестя, детские фотографии которого хранились в комоде, перевязанные тугой бечёвкой, и по семейным праздникам раскладывались, как карточный пасьянс.

Драк не удивился встрече, а когда «тесть» поравнялся, подал руку:

— Совсем весна.

— Эх, голубок, — пожав её, многозначительно изрёк «тесть», — глубок клубок, когда лубок.

И Драк вдруг понял, что тестю было также одиноко, что, страдая от женского своеволия, от жалкой неустроенности в бабьем царстве, он прятался за бессмысленные палиндромы, загораживаясь частоколом вывернутых наизнанку слов.

— Высок висок, входящий в сок! — подмигнул Драк.

И точно разведчики, обменявшиеся паролем, оба облегчённо вздохнули. И Драк недоумённо пожал плечами, вспомнив, как прошёл мимо руки, которую отчаянно протягивал тесть единственному в доме мужчине.

— И что мне здесь делать? — доверительно прошептал

Драк.

— Ничего, как и раньше, — откликнулся «тесть» без обычных присказок.

От смущения Драк опустил глаза:

— Но чем заняться?

«Ничем», — прокатилось по лесу гулкое эхо, вспугнутое грачиными криками. Драк поднял глаза. Он стоял один посреди весеннего леса, раскинув руки, как пугало. Перебирая шаг за шагом свою жизнь, он мысленно проходил дорогу, приведшую сюда.

И, точно отрезая прошлое, рассёк воздух ребром ладони.

В это мгновенье Лука Друк привычно ударил кулаком по постели. Много лет Друк просыпался с жёнами, но вчера развёлся с очередной. В последние годы жена обрела смысл в борьбе с весом и, обозлённая диетами, находила успокоение в семейных блицкригах. Вместе с тёщей, отвоёвывавшей у вечности лишний день, они пилили Друка двуручной пилой. К старости тёща записала в заклятые враги мясо, как раньше мужчин, и за обедом, когда Друк мазал аджикой тонкие ломтики сала, фыркала: «С жиру — бесятся!»

Трогая щетину, Друк подумал, что зарастает всё быстрее, превращая бритьё в сизифов труд. Он не выносил зеркал и привык считать себя человеком без возраста, но с каждым годом замечал, как стареют ровесники, и давно ловил себя на желании больше говорить, чем слушать.

Он работал в агентстве недвижимости консультантом по рекламе. И ненавидел свою работу. «Это потому, — говорили ему, — что не научился завидовать тем, кто получает больше, и презирать тех, кто меньше». И Друк соглашался, испытывая лишь бесконечную жалость. В детстве его отправляли на лето к деревенским родственникам, и Друк вспоминал, как те резали кур. «Чувствуют, что умирают, — гнули им головы под нож, — вот и трепещут». А потом, выпуская кровь, оставляли бить крыльями во дворе. И Друк в слезах прятался среди развесистых, густых лопухов. За ужином, отодвигая тарелку с бульоном, он притворялся больным и не мог ответить на улыбки, как позже нигде не мог стать своим.

На пустынной, раскисшей дороге, вцепившись в руль, как единственную реальность, Друк вспоминал, кем был во сне, и его не покидало странное предчувствие, что сон сбудется. Он не удивился, когда впереди вырос оранжевый автобус с табличкой «ДЕТИ», и он в мгновенье ока оказался посреди весеннего леса, размахивая руками, точно открещиваясь от прошлого.

— Ты повернул направо, но пошёл прямо, — раздалось за спиной.

Её звали Зорислава Скубач. Они учились в одной школе, и после уроков Друк часто провожал её домой. Зорислава приехала из бедного местечка, где даже клизму брали напрокат. О евреях Друк только и знал тогда, что они пишут справа налево, читают слева направо, говорят, как слышат, а думают о своём.

— Мы играем в индейцев, — улыбнулась Зорислава. — Раньше мы были бледнолицыми, а теперь сменили имена. И ты у нас будешь Володя Одна Тень.

— Но почему?

— Потому что нерасторопный, и у тебя всё не так. «Володя-через-пень-колода!» — высунулись из окна

дети. Друк швырнул в них грязью, которая поплыла по стеклу. И вдруг понял, что из всех имён, которые носят при жизни, важно только первое, а из всех лиц — то, с которым умирают.

— Возьмёшь меня в жёны? — обняла его Зорислава тонкими бледными руками.

И Друк только сейчас заметил, что она не изменилась.

— Ты ещё ребёнок.

И вспомнил, как, дожидаясь на школьном дворе с букетом жёлтых флокс, топтал в лужах осенние листья. А потом появилась его первая жена, и он поплыл в её тесные объятия.

— Я — женщина, а ты был женат на ведьмах!

Друк хотел сказать, что стар, но она прикрыла ему рот ладонью, и он подумал, как глупо жаловаться, что прожил слишком много.