Владимир Очеретный - Незадолго до ностальгии

— Ха! — Киш не смог удержаться от скепсиса. — Но не хочешь же ты мне рассказать, что перед законом все равны?

— Именно это я тебе и хочу сказать, — Толяныч обдал его холодом. — Не делай такую снисходительную физиономию, она тебе не к лицу. Принцип равенства всех перед законом — ещё одно свидетельство того, что миром правят юристы. Следи за мыслью, Киш: сейчас этот принцип ни у кого не вызывает удивления — его необходимость признаёт большинство. А ведь ещё совсем недавно — двести-триста лет назад — он показался бы безумным даже самым нижним и угнетённым сословиям. На протяжении почти всей человеческой истории ему не было места, а сейчас оспаривать его — дурной тон. Но я, как понимаешь, не об эволюции правосознания масс. Принцип равенства всех перед законом только кажется модной новинкой — на деле он такой же древний, как и сама юриспруденция. Мы с тобой произнесли слово «жрецы». Юристы — жрецы. Но жрецы чего? «Неотвратимость наказания», «все равны перед законом» — тебе это ничего не напоминает? Что есть такого в мире, что уравнивает всех?

— Воздух? — предположил Киш. — Все ведь дышат! Как сказано в одном древнем манускрипте: «И пали ниц, и просили дыхания для носов своих». Смерть, короче. Смерть уравнивает всех. Она неотвратима и никого не щадит. Ты хочешь сказать: юристы — жрецы смерти?

— Ну вот, — удовлетворённо кивнул Марк, — следишь за мыслью. Всё верно: с самого начала юриспруденция строилась на праве отнять жизнь — не на возможности, а на праве. В этом коренной принцип: казнить или помиловать. Всё остальное лишь частности: сколько жизни отнять и как именно — отрубить руку или на пять лет засадить в тюрьму, или забрать всю и сразу. И — да, в жизни не все, не всегда равны перед законом. Но только потому, что это — жизнь. В жизни и не может быть равенства. Даже в природе это так — кто-то роза, а кто-то кактус, кто-то червяк, а кто-то орёл. Жизнь несправедлива, потому что не может быть справедливости там, где правит Случай. Мы все случайны: если бы папа не встретил маму, если бы дедушки не встретили бабушек, если бы пра-пра не встретили пра-пра, нас бы не было — были бы совсем другие. В каком-то смысле мы все — самозванцы, не только поэты. Поэты лишь случайные среди случайных: не существует никакой закономерности, кто станет поэтом, а кто нет. Можно всю жизнь писать стихи и не стать поэтом, а можно написать одно стихотворение и остаться с ним в веках. А там, где нет закономерности, где нет закона, там не может быть и справедливости. Юристы — жрецы смерти, потому что жизнь случайна, но смерть закономерна. «Однажды это случится» с каждым. Звучит не слишком жизнерадостно, но парадокс в том, что только смерть способна сделать жизнь немного справедливей — без закона смерть приходила бы в мир значительно чаще.

— Так вот в чём дело! — Киш снова развернул футболку. — Значит, и «Однажды это случится» — главный юридический девиз?

— Ты можешь наделять его собственным смыслом, — хмыкнул Марк, — И если помыслы твои чисты…

— Теперь я понимаю, — Киш вскочил и взволнованно стал ходить взад-вперёд рядом со столиком, — понимаю, почему тогда, на Староместской площади, ты был самым заметным человеком! Наверное, в тот момент ты особенно концентрированно осознавал свою юридическую сущность, свою принадлежность к касте жрецов. И, судя по тому, что на тебе была вот эта футболка, ты шёл к чему-то опасному — смертельно опасному. Это, конечно, только моя гипотеза, — добавил он поспешно и быстро взглянул на Толяныча, словно извиняясь за некорректное предположение. — Из неё никак не вытекает, что ты был одним из тех самых. Но даже если и был, что с того? Этих людей, которые проводили дефенестрацию, не нашли — ни организаторов, ни исполнителей. И почему-то мне кажется: вряд ли найдут, следствие зашло в тупик. Я хочу сказать: всё это было два года назад, и если бы организаторы хотели замести следы и зачистить кое-кого из исполнителей, то логичней это было бы делать непосредственно сразу после саммита. Как минимум, это означает, что твоя дементализация никак не связана с теми событиями.

Марк несколько секунд обдумывал сказанное и затем покачал головой:

— Гипотеза, говоришь? Хорошо, пусть будет гипотеза. Думаю, она слегка верна и сильно ошибочна. Почему верна? Не сомневаюсь, что я обострённо, как ты говоришь, ощущал свою юридическую сущность. Почему ошибочна? Эту футболку я надеваю всегда, когда приезжаю в Прагу. И мне сложно представить, будто меня каждый раз посылают туда за смертью, а у меня всё никак не получается.