Анна.Приходите с ним на следующей неделе. В субботу у нас базар, так что сейчас…
Фру Юханссон.Ясное дело. Сейчас много чего…
Анна.Пойдемте, присоединимся к остальным?
Фру Юханссон.Не рассказывайте ничего об этом.
Анна.Но я должна рассказать Хенрику.
Фру Юханссон.Да, само собой.
Анна.Идемте. Пастор, наверное, уже решил, что нам не нравится, как он читает.
Через час или около того Хенрик захлопывает книгу и встает. Огонь в печах погас, стеариновые свечи домашнего изготовления горят так быстро, что почти совсем ушли в подсвечники. Керосиновые лампы, одолеваемые сном, потихоньку коптят. Уютно, тепло, кое-кого совсем сморило. Хенрик, сцепив пальцы, читает благословение. Потом предлагает спеть псалом Еспера Сведберга «День прошел» — «Вы ведь знаете его?» Анна усаживается за пианино. Хенрик и Эрнст запевают, прихожане подпевают в твердой уверенности, что улицы небесного Иерусалима вымощены золотом: «День прошел, и ночь близка. Солнце село в облака. Ты прииди к нам, Иисус. Не вводи нас во искус. Укрепи и сохрани. Страх из жизни изгони. Мир в душе, покой во сне».
В половине десятого последняя гостья, нацепив на себя все одежки, вываливается в ночь, держа в руках мешочек с рукоделием и опустошенную корзинку. Анна будит своего кротко дремлющего сына и перепеленывает его. Когда она усаживается в низкое креслице, чтобы покормить ребенка, пес, тяжело дыша, укладывается ей на ноги. Ответственность его возросла. Раньше надо было защищать и заботиться о двух богах, теперь их стало трое, это нелегко. Як, зевая и пуская слюни, борется с ревностью.
Управившись с делами, Анна с Яком спускаются вниз — Эрнст и Хенрик сидят за убранным столом и жуют бутерброды с козьим сыром, запивая их молоком. Патефон, последовавший за хозяйкой с Трэдгордсгатан, уже заведен. На диске — пластинка фирмы «Виктор» с последним шлягером. «Прошу, — говорит Эрнст, — это тебе подарок, Анна, вроде как запоздалый рождественский презент». «Что это?» — с любопытством спрашивает Анна. «One-step, — с вызовом отвечает Эрнст, — последняя новинка из Нью-Йорка, самый модный танец. One-step, он называется one-step». Из красной трубы патефона выскакивают синкопы Соала Милтона. «Вот как его танцуют, страшно увлекательно», — говорит Эрнст, демонстрируя па. Через две-три минуты Анна начинает ему подражать. Он притягивает ее к себе, и они танцуют one-step вдвоем. Хенрик и Як наблюдают, отмечая радость брата и сестры, их близость, рвение, смех. «Еще раз», — кричит Анна, заводя патефон. «Теперь с тобой», — говорит она задорно и тянет Хенрика за руку. «Нет, нет, только не я», — протестует Хенрик, отступая. «Идем, не глупи, ведь весело же, а?» — «Нет, нет, мне гораздо веселее смотреть на вас с Эрнстом». «Танцуем все вместе, — восклицает Анна, в ней уже взыграло упрямство, щеки раскраснелись, — Ты, я, Эрнст — и Як!» — «Нет, Анна, отстань, не конфузь меня». «При чем тут конфуз?» — смеется Анна, сбрасывая с себя туфли, волосы у нее уже распущены не без помощи Эрнста, позаботившегося о нескольких шпильках и двух гребенках. «Вот гак! — восклицает она, поднимая руки. — Вот так! Иди же, Хенрик, ты ведь замечательно танцевал, помнишь Весенний бал?» «То был вальс», — возражает Хенрик. «Пожалуйста, будем танцевать вальс под one-step, — призывает Анна, обнимая мужа. — Это твой пасторский сюртук мешает. Мы его снимем!» И она принимается расстегивать пуговицы на животе и дальше вниз. Эрнст заводит патефон. Хенрик прижимает к себе жену. «Ты меня раздавишь», — кричит она с ноткой раздражения. Он приподнимает ее и отпускает, легонько толкнув в грудь так, что она, попятившись, натыкается на стул. Он качает головой и громко хлопает за собой дверью.
Эрнст со смущенной улыбкой поднимает адаптер. «Не только Хенрику не нравится one-step», — говорит он без уверенности в голосе и, сняв пластинку с диска, засовывает ее в зеленый картонный конверт. В ту же секунду дверь рывком распахивается, и в комнату входит Хенрик! «Я знаю, я вел себя по-идиотски», — говорит он быстро извиняющимся тоном. «Мы хотели только немножко поиграть, подурачиться», — с нежностью отвечает Анна. «Я вечно порчу игру, — отзывается Хенрик. — Ничего не поделаешь».
«Давайте разведем огонь, посидим, поболтаем», — предлагает Эрнст, переводя разговор. «Мы с Яком почувствовали себя ненужными, — говорит Хенрик в жалкой попытке пошутить. — Мы с Яком склонны к ревности. Правда, Як?»
Огонь трещит с новой силой, дверцы кафельных печей раскрыты, керосиновая лампа слабо освещает круглый стол у окна. Все трое сидят рядком на диване: Эрнст, Анна, Хенрик. Эрнст набивает трубку и неспешно ее разжигает. Як спит на подобающем расстоянии, время от времени открывая один глаз или навостряя ухо — нельзя терять из виду ни богов, ни их ненадежных друзей.
Читать дальше