Юрий Буйда - Пятое царство

Я открыл глаза.

Брат смотрел на меня в упор, шевеля губами.

Опустив взгляд, я вздрогнул: жидкость, в которую были погружены мои руки, стала темно-красной.

– Женщина, – прошептал Ангел. – Не знаю, кто она, и не вижу ее, но это женщина… невинное существо, порождающее смерть и разрушения… она всему начало и конец…

– Что это значит, Ангел? – спросил я, стараясь не смотреть на свои руки. – Кто эта женщина?

– Не знаю. – Он покачал головой. – Ясно одно: сердце бунта – сердце женское.

– И это все?

– Пока все.

На меня навалилась усталость, я еле шевелил языком.

– Но мне надо знать, кто она, Ангел, я должен…

– Сейчас ты должен отдохнуть, – сказал брат, помогая мне встать. – Ты потратил столько сил… может, прислать к тебе Козочку? Милая девочка и умелая bocchinara… [17]

Но мне было не до Козочки.

С трудом добравшись до спальни, отведенной мне хозяевами, я рухнул в постель и мгновенно уснул.

За ужином Ангел был оживлен, много шутил, вспоминая наши детские проделки.

– Наш Матвей был таким фантазером, – говорил он, обращаясь к Истомину-Дитя и Луне, которые сидели напротив. – Уверял всех, что благодаря книгам отца научился превращаться в птицу…

– Но я действительно научился! А вот ты попытался силой взгляда передвинуть хрустальную вазу и разбил ее на мелкие кусочки.

Ангел развел руками.

– Что было, то было.

Луня улыбалась и краснела: она никак не могла привыкнуть к тому, что ей разрешили сидеть за одним столом с мужчинами.

Целительный сон вернул мне силы, и я хотел поскорее приступить к делу.

– Так ты ни разу не бывал в поместье Отрепьевых? – спросил я.

– Когда покупал, заехал как-то… – Ангел посерьезнел. – Но я бы поостерегся заявляться туда на ночь глядя. Говорят, по ночам там собираются какие-то люди… дом заброшен, обветшал… сам понимаешь, само имя Отрепьевых пугает соседей…

– Ну, этот страх помог тебе купить поместье за бесценок, не так ли?

– Это у вас в Москве денег не считают, а здесь каждая копейка на счету!

Я взглянул на Истомина-Дитя – он кивнул.

– Рискнем, – сказал я. – Если к утру не вернемся…

– Я могу дать вам своих людей, – сказал брат, – но поручиться за их смелость не могу…

– Справимся, – сказал Истомин-Дитя. – Со змеем справились и с этими справимся.

– А ты уверен, что это был змей, а не дракон? – спросил Ангел. – Видишь ли, принято считать, что у дракона четыре лапы, а у змея – две, и еще у дракона есть крылья, каковых у змея, как правило, не бывает…

– У тебя есть святая вода? – перебил я брата. – Нам бы с собой немного…

Ночь была лунной, в воздухе кружили редкие снежинки, стук копыт наших коней звучал сухо, отчетливо.

– Не суди строго, – сказал Истомин-Дитя, когда мы отъехали версты на две от дома Ангела, – но за каждым кустом мне мерещатся маленькие человечки…

– Может, и не мерещатся, – сказал я, глядя на тени, бежавшие за кустами, но не повторявшие наши движения. – Будь начеку.

Истомин-Дитя вытянул руку, показывая на огоньки в лесу, двигавшиеся в том же направлении, что и мы, но я промолчал.

Дорогой к поместью Отрепьевых не пользовались много лет – она едва угадывалась среди будыльев пожухлой травы, разросшегося ивняка и поваленных вязов.

– Значит, ты все-таки умеешь превращаться в птицу, – сказал Истомин-Дитя.

Я промолчал, сделав вид, что не расслышал его слов.

Наконец заросли расступились, и мы оказались у подножия отлогого холма, на вершине которого, среди старых ветел и дубов, угадывались очертания заброшенного дома.

– Жди во дворе, – сказал я. – Держи оружие наготове, коней не привязывай. Войдешь в дом, только если я позову.

Мы спешились, я бросил поводья Истомину-Дитя и двинулся к дому, левой рукой прижимая к бедру ножны, а правую положив на рукоять пистолета, торчавшего за поясом.

Окна зияли черными провалами, дверь висела косо, держась на веревке, привязанной к вбитому в притолоку крюку.

На двери было грубо намалеван треугольник со скошенной вершиной, к которой был пририсован кружок.

Дурацкий колпак с бубенчиком.

Такой же знак я видел на двери притона, где был застрелен Якшай, убийца и торговец кровью.

Ветхое крыльцо отозвалось на мои шаги таким отчаянным воплем, будто было живым существом.

Откинув дверь и оставив ее открытой, я достал из-за пазухи небольшой фонарь, зажег свечу и медленно двинулся по коридору в глубь дома.

Из темноты тянуло запахами плесени, гнили и дерьма. Видать, сюда и впрямь время от времени заглядывали какие-нибудь бродяги, странники или разбойники.