Ольга Новикова - Гуру и зомби

Не просмотренные тогда, но хотя бы уцелевшие документы помогли справиться с ситуацией. Самому ведь пришлось доказывать, что ничем не злоупотребил.

Презумпция невиновности?

Забудьте.

Любая ссылка на закон вызывала ярость у провинциальных короткобрючников. Всякий неуч звереет, когда с ним заводят речь о том, чего он не знает. Эти оказались еще и лентяями – так и не заглянули в конфискованные файлы. Якобы их потеряли.

– Хотите, чтоб я ее убил?

Василий подстерег Юну в частном колледже, где она зарабатывает на жизнь. Слонялся у выхода из аудитории. А что делать, если ее мобильник целую неделю чужим голосом советует связаться позднее.

Куда уж позже…

Приехал, дождался, когда от нее наконец отлипнут двоечники. Или, может, наоборот, отличники – аккуратные ирокезы всех цветов радуги и заклепки в носу, наверное, не мешают учиться.

Припанкованная сытость настраивает на иронию. Вот он и спросил без экивоков. Якобы на полном серьезе:

– Хотите, чтоб я убил Капитолину?

В карих радужках глаз Юны блеснул азарт. Вспыхнул и погас, но Василию и секундной искры было достаточно, чтобы завестись: женщина способна на поступок!

И он продолжил рискованную шутку:

– Что принести в доказательство? Отрубленный палец, руку или глаз у мертвой вырвать?

Перечисляя, он дотрагивается до Юниной руки, потом убирает русую прядку, сползшую на ее правый глаз. Вроде как глухонемой показывает части тела, о которых речь.

Она не дернулась, не отстранилась, а улыбнулась. Не ртом, нет. Пухлые губы как были приоткрыты, так и остались. Только глаза ненадолго распахнулись чуть шире, посветлели, и лоб расправился.

Хмурость, как пыль, удалось смахнуть с ее лица. Теперь бы забраться поглубже, из ее души выкорчевать злость и отчаяние.

Помочь…

Василий по себе знал, что можно научиться минимизировать силу направленного на тебя удара. Даже если это смерть того, кого любишь…

И ему в первые дни после Лелиной гибели показалось: я тоже убит.

Теперь, вспоминая те дни, он понял, что инстинктивно уцепился за первую же соломинку, которая помогла не захлебнуться в беспросветной черноте.

Нашел кого обвинить. Мгновенно решил, что убийца – Нестор.

Дышать не мог, пока не выпалил это ему в лицо.

Именно эта мысль изъяла из дома, где даже мусор, крошка какая-нибудь в постели, вопила: Лели нет!

Она больше никогда не заберется с ногами на кровать…

Не будет есть бутерброд с сыром под сериал про американских криминалистов или про скорую помощь. И некого укорить в невоспитанности, и кому принесешь с кухни блюдечко, чтобы не пачкать постель?

Нелепость свою Василий понял сразу, как только прошипел Нестору приговор. Какой из этого гедониста убийца… Разве что равнодушием своим может уничтожить другого, привязавшегося к нему человека. И то невидное облучение действует только на ту женщину, которая до встречи с ним жила за каким-нибудь мужчиной (отцом, братом мужем) как за каменной стеной. Такую, какой была Леля… Но ее убили отнюдь не метафорические лучи-рентгены…

И все равно правильно выскочил из кирпичной клетки, а не засел там с бутылками, которых в доме всегда полный ассортимент.

С Юной бы не познакомился…

Это стыдно? Радоваться, продолжать получать удовольствие после того, как твой главный человек умер…

Но какая альтернатива?

Самому умереть – то есть самоубиться.

Или жить мертвым.

Леля точно этого бы для него не хотела.

Юна, пока искала убийцу – как-то держалась, а нашла – и на глазах никнет…

Месть – плохое, недолговечное топливо. Выжигает нутро, а оболочка остается. Но и шкура постепенно скукоживается, желтеет, морщинится.

Тяжело жить рядом со злыми стариками, даже сидеть возле них или проходить мимо неприятно…

Выдернуть бы сейчас Юну с корнями из ее жизни и пересадить к себе…

– Поеха… – начал Василий. Придумал позвать ее в какое-нибудь путешествие. Дела позволяли. Повезти как угодно далеко и на любой срок. Может, на всю…

Посередине слова перевел взгляд с толкнувшего его паренька – нечаянно задевшего за плечо – на Юну. И осекся.

Так отрешенно она уставилась в пятно на стене, что он уже себя поберег. Себя и возможность их отношений. Ведь проартикулированный отказ – обоюдоострая стрела. Чувствительные люди понимают, что он неприятен и тому, кому отказывают, и тому, кто это делает. Искусство состоит в том, чтобы никогда не напарываться на твердое «нет».