Ольга Новикова - Гуру и зомби

– Круто! – Василий стукнул пальцами по столу, отчего посуда на нем вздрогнула и позвенела. Вроде как туш прозвучал.

Но фанфары не заглушили сомнение. В своем бизнесе Василий всегда чувствовал, какое хрупкое это построение – то, что получается от соединения разных людей. И если оно держится, работает, то нельзя резко вынимать из него ни одного кирпичика. За осторожность два довода: и прагматический, и нравственный.

– А вы не боитесь, что она теперь вам будет мстить?

– Да что она может! – Не выходя из роли открытого, смелого и решительного мужика, Нестор разливает остатки горилки, поднимает свою стопку: – Помянем нашу… Лелю, – и, сверкнув глазами, как какой-нибудь киношный аггел, выпивает не чокаясь.

Гера кардинально изменился. Вере больше не приходится осторожничать, микшировать привычные командирские нотки, подбирать слова, чтобы его разговорить. Из хмурого, неконтактного нытика он вдруг стал энергичным, безоглядным оптимистом. Часто звонит сам, и почти всякий раз с какой-нибудь новостью. Все вроде бы хорошие, его сильно радующие, но для Веры в каждой была своя горечь.

Сперва-то она обрадовалась повышению сына. Он моментально забыл про ту мымру, на которую раньше жаловался. Из него так и сыпались идеи по расширению и усовершенствованию несторианского дела. И ей перепадали крохи с пиршественного стола Несторовой мудрости. «Мама, все, что ты осуждаешь в других, – есть в тебе». Ну явно не свои слова повторяет сынуля.

Вера радовалась и хвалила себя: не без ее участия продвинулась Геркина карьера.

Это и ей весточка от Нестора.

И она уже ждала возобновления если не любовных, то хотя бы приятельских отношений, снова и день и ночь стала держать свой мобильник включенным, по многу раз проверяла электронную почту.

Но…

Даже через Геру никогда не шло ей привета…

Саднит…

И никого ведь не попросишь подуть на зажившее было, но опять растравленное место. Мужу не расскажешь, с подругами Вера никогда не откровенничала, а здесь, в Германии, и не было у нее ни одной конфидентки.

Чем больше она заставляла себя не думать о Несторе, тем чаще он откуда-то вскакивал в ее мысли. Как черт из табакерки.

Пугают, например, по радио, что в Париже опять метро бастует, а перед глазами возникает московское метро.

Прошлое лето. Она всегда приходила на свидание вовремя, то есть раньше Нестора. Сядет на холодную мраморную скамейку, откроет книгу, чтобы не томиться. Буквы складываются в слова, слова в предложения… Страницу прочитала, а спроси ее, о чем речь, в чем суть, – не ответит.

В промежутке между прибывающими поездами встала, походила вдоль платформы, только недалеко… Опять задумалась, и ее чуть не уронила раздраженная, блеклая масса, вывалившаяся из вагонов.

Спешка делает всех похожими друг на друга.

И зачем только мы стараемся прокрутить поскорее ленту своей жизни…

Снова села. Через пятнадцать минут приятное предвкушение сменяется на тревогу, а еще минут через десять звонит мобильник, и веселый, совсем не укоряющий голос спрашивает: «Почему не пришла?»

Оказывается, он ждет ее на «Арбатской» Филевского радиуса, а она маринует себя на Арбатско-Покровском.

«Эх ты! Свой путь в искусстве нашла, а искусство пересадки не освоила. Учти, столько гениев сидит на своих окраинах, а пробиться к центру сквозь Кольцевую линию не могут».

Понеслась к схеме метро. Радиусы и круг как обглоданный скелет ее собственных картин…

Господи, как же ей не хватает бодрого Несторова баритона.

Света не хватает…

Галеристка из Бремена за час до открытия Вериной персональной выставки прошлась по залам и попросила заменить слишком уж мрачные картины. Из последних.

Где было взять другие? Из дома не успеть привезти, далеко, и новые не напишешь…

Но дама сказала, что лучше дыра, чем беда, рвущаяся со стены. Ничего тогда не купят…

Вера зовет сына в гости. Себе говорит: материнский долг, отвлекусь. И не признается, что хочется узнать хоть что-то о Несторе. Может, Гера сам разговорится…

Сын сразу согласился приехать на майские каникулы: Нестор улетает к себе на Атлантику, давая ему десять дней неприкаянной свободы.

За десять дней до своего приезда Герка вдруг огорошивает: «Буду с Софой. Она беременна, мы женимся. Срочно пришли ей приглашение».

Будущему внуку Вера обрадовалась. А невестке…

Кого-то ей напоминает ее лицо. Кого?

Подходит к полке с альбомами, на весу перелистывает толстенный фолиант «Портрет в России. ХХ век». Нет… Нет там ни одной женщины, похожей на Софу. Русские художники ищут красоту и находят ее в каждом лице. Взять хоть Елену Гуро. Дурнушка, мягко говоря. А Матюшин разглядел в ней умиротворенную прозрачность. Притягивает такой человек и успокаивает.