Владимир Данихнов - Тварь размером с колесо обозрения

Поэтому после шестого курса химии, когда утром я натянул форму и влез в кроссовки, Яна не особенно волновалась; хоть и предложила, может, сегодня останешься? Видимо, я выглядел так себе; и это мягко говоря.

— Что, сильно бледный? — спросил я.

— Скорее зеленый. Ты ведь обычно пару дней после химии отдыхаешь.

— Ничего, — заявил я, — на свежем воздухе мне полегчает. К тому же это последняя химия.

— Сплюнь.

Я побежал по ступенькам вниз. В голове отдавался стук сердца, в ушах шумело. У подъезда я немного размялся; потом, вместо того чтоб повернуть налево к роще или СКА, повернул направо, к детскому садику. Не верилось, что шкатулка могла так просто исчезнуть; хотелось еще раз проверить. По дороге мне никто не встретился; я пролез в дыру в заборе, ведущую на школьную спортплощадку. Прогулялся вдоль забора. За решеткой забора находился детский сад. Куда-то сюда бессовестный мальчик Коля зашвырнул мою шкатулку. Я опустился на корточки, чтоб поближе рассмотреть заросли. У меня вдруг закружилась голова, руки и ноги стали как бумажные; я упал лицом в землю. Помню, в нос ударило сыростью, и я подумал: ну вот, сейчас возьму и окочурюсь, совершенно идиотская смерть, премию Дарвина мне. Потом подумал: мне же нельзя ударяться головой. Я заворочался как неуклюжий бегемот в трясине, перевернулся на спину, подтянул ноги и уперся спиной в забор. Ощупал себя под носом, точнее под левой ноздрей: крови не было. Когда я совершаю резкие движения, слизистая в области мозговой ямки рвется; и тогда из левой ноздри течет кровь, рана долго не заживает: это последствия облучения. Яна боится, что однажды я истеку кровью и умру. К счастью, сейчас я ударился не так уж сильно; видимо, стоило все-таки полежать сегодня дома. После шестой химии слишком сильная побочка. Так я говорил себе, а сам продолжал искать в траве шкатулку. Нашел втоптанный в землю окурок и пивную крышку. Наткнулся на что-то твердое, зарытое под камнем. Помню, обрадовался: шкатулка. Даже не подумал, кто и зачем ее сюда закопал. Ногтями разрыл землю: достал твердый предмет, очистил от грязи и кусочков белых корней. Это была формочка для куличиков; похоже, она лежала здесь давно, пока не вросла в землю. Разозлившись, я забросил формочку на территорию детсада; она упала возле песочницы.

Может, Коля зашвырнул шкатулку подальше? Я отошел от забора, стал разглядывать асфальт. На школьную спортплощадку часто заглядывают дети (в том числе и во время каникул); если Коля сумел докинуть шкатулку сюда, ее наверняка кто-то увидел и подобрал. Собственно, даже сейчас вдоль сетки футбольной коробки прогуливаются мальчишки, один постарше, лет шести, второй помладше, года три. Оба чумазые, загорелые, в каких-то обносках. Я пригляделся: цыганчата. Они здесь часто гуляют. Роются в мусорных контейнерах, ищут железный лом, иногда их можно увидеть в роще в компании с толстой цыганкой, которая пасет коз. Яна занималась с малолетними цыганами в школе, они ее знают и относятся с уважением; но вот грамотность среди них продолжает хромать. Яна рассказывала, что один из ее учеников-цыган, лет тринадцати, читает по слогам, на занятия приходит нетрезвый. Учиться они не хотят, но какой-то необходимый минимум знаний все-таки получают. У них своя жизнь, свои обычаи, они живут в другом мире, который пересекается с нашим лишь в определенных несущественных точках. Их это устраивает.

У меня появилась мысль спросить цыганчат о шкатулке; но тут же пропала: все равно не ответят. Я продолжал осматривать асфальт. Один из мальчишек, тот, что помладше, вдруг громко заревел. Старший что-то ему втолковывал. Младший брел по разлинованной для бега асфальтовой дорожке. На нем была майка, сверху рваная куртка (по такой-то жаре), полинявшие брюки на несколько размеров больше, чем надо, отчего он часто цеплялся за штанины и спотыкался. Старший толкал его в плечо, что-то говорил злым голосом. Младший вдруг остановился и попытался ударить старшего ногой с разворота, удар он, верно, подсмотрел в каком-то кино, но у него не вышло, он неуклюже шлепнулся на задницу и заревел пуще прежнего. Старший злобно засмеялся. Я хмыкнул.

— Эй, дяденька! — Старший уверенно шагнул ко мне.

— Ну?

Он остановился неподалеку, руки в боки. Из переднего кармана рубашки у него торчала початая пачка сигарет. У него был веселый, злой взгляд. Я подумал, что не могу представить, чтоб Влад глядел на кого-то так в свои шесть лет; в шесть он был сущий ребенок. Он и сейчас, по сути, дитя.