Александр Иванов - Записки анастезиолога

Поселился в больничке бомж. Еще в начале зимы остался без ног, обоссавшись в сапоги и уснув на морозе. Выписать некуда, в приют без документов никак, вот и прячут от проверяющих комиссий. Спрятать не сложно, обычно ставят в кладовке, за ведрами. И с ногами-то был не велик ростом. Стал ниже. Понимает, что зав. отделением рискует, стоит тихо, не шумит. Мужичок оказался рукастым. Смастерил тележку, катается по вечерам по коридору, старается помогать. Постоянно что-то чинит или читает.

Бедняга мучается, что в душевой не может дотянуться до кранов. Но руки сильные. Подставляет стул, забирается в старую железную раковину. Принимает душ. Зрелище для сильных: человек вылезает из сливного отверстия.

Наконец удалось выправить документ и отправить в приют. Попрощались, привыкли. Расстались, думали, навсегда. Нет. Познакомился там с одной из сестер, женился. Взяла к себе жить. Смотрим – возит его в кресле-каталке по поселку. Любовь…

С утра отпрашиваюсь у начмеда:

– А можно мне сегодня уйти пораньше, с утра после дежурства хочу зайти в пенсионный фонд. Мне вроде по стажу уже досрочная пенсия положена.

– Хорошо, идите.

– Спасибо, только чего-то страшно. А вдруг зададут вопрос, вот вы хотите оформить льготную пенсию, а что вы, лично вы сделали для развития пенсионного фонда? И что я отвечу? Ничего не сделал, приношу только вред. Бабушек лечу, ровесниц Октября, рожденных революцией. И вы еще хотите оформлять пенсию? Нет, не дождетесь. Можно, конечно, поспорить, чем дольше работаю, тем больше принесу убытков пенсионному фонду. Придется сослаться на президента, вчера он в своем выступлении говорил о продолжительности жизни, что надо повышать.

Докладываю: больной, 29 лет. Панкреатит после месячного запоя. Насторожило то, что пациент был слишком доброжелателен, позитивно настроен, соглашается на все процедуры, ФГДС, катетеризацию вен, мочевой катетер. Улыбался. Жалоб не предъявлял. Вывод один: пора привязывать. Не ошиблись. Белая горячка началась после обеда, хотя ждали вечером. Хотел уйти, но уже не смог. Ободрал руки веревками, ему казалось, что в руках пакеты с водкой. Не поднять. И бросить на дороге жалко. Потом, со слов, оборвал буксировочный трос у самосвала. Тросом ему показался мочевой катетер Фолея. Оборвал с кровью. Стал требовать покурить, выпить и сходить в туалет. Аминазин не действовал. Пришлось усыпить до стадии хирургического наркоза. Увидев приготовленную интубационную трубку, почему-то встревожился. Спросил, что это? Ответили, что это мундштук от кальяна, который ты сейчас будешь долго курить, дня три. Вечером пришел его навестить старший гоблин. Просил передать никотиновый пластырь. Ему, говорит, очень тяжело без курева. Ему ответили, что брат решил бросить курить.

Всегда боюсь тех, чья мотивация не поддается логическому анализу, когда не знаешь, что от них ожидать в следующий момент. Можно понять логику шизофреника, но никогда не поймешь логику идиота. Потому что ее нет. А формула страха универсальна, всегда пугает неизвестное. Родное руководство укрепляет в этой идее, демонстрирует непредсказуемость очередного зигзага административной мысли. Зачем повешено объявление? Внимание, в связи с участившимися случаями беременности в туалете ведется скрытое видеонаблюдение.

Очередной клинический случай, маленький эпизод из народной жизни. Сам не пойму, чем удивил?

Бабушка, 93 года. Глубочайший старческий маразм. Три поколения потомков в панике, у бабушки кровотечение, весь памперс в крови. Родня кричит: «Доктор, да никогда такого не было! Да всегда все было нормально, это в первый раз».

Молоденькая врач-гинеколог собирает крупицы анамнеза. А когда были у бабушки последние месячные? Да какие месячные? Вековые! Бабушка давно забыла такие слова, как, впрочем, и все остальные. Торопим, давай, сначала зашей, потом разбирайся, почему треснуло влагалище. И пусть родня своего потомка, правнука, клинического имбецила вдвоем с бабкой не оставляет. А то, все было нормально, все было нормально. Ну увлекся юноша. Хотя их дело, семейное, пусть сами разбираются.

С утра начмед в очередной раз выражает возмущение:

– Это почему у вас больной лежит на аппарате в верхней одежде? Что за дела? Нет, вы представляете, если кто увидит?

– Ну не успели одежду снять, тяжелый случай. А когда он уже на ИВЛ оказался, то снимать неудобно. Не разрезать ведь…

– А в чем дело?

– Понимаете, вечером решил подняться на хирургическое отделение, просто так, кофе попить. Смотрю, навстречу по коридору двигает пациент со шваброй в руках: