Александр Иванов - Записки анастезиолога

– Для чего?

– А мы узнали, там эскалатор в тот день работал только на спуск. Подняться он уже не смог. Успокоился, уехал домой, в Веселый поселок. Не знаю, может, там тоже катался, но это уже не наше дело, не наш район, далеко.

– Ловко. Я так помню, у меня в свое время был один, музыкант. В консерваторию вызвали, всех достал вопросом, почему у него яйца пухнут? Покажи, говорю. Посмотрел, вроде все нормально, иди, играй на своем кларнете. А он нет, ты, говорит, ничего не понимаешь. А я музыкант, разбираюсь, у меня три такта не пухнут, на четвертый пухнут. Сейчас покажу. И достает при всех свою мотню, вываливает наружу и начинает играть на своей дудке. Картина. А я сижу перед ним и слушаю, и думаю, чего с тобой, болезным, делать. Хоть какой-то диагноз бы придумать, чтоб тебя в простую больницу сдать, там пусть разбираются. Короче, написал ему: острый эпидидимит, воспаление, значит, яйца. Отвез его в дежурную урологию, сижу в приемном, заполняю карточку. И только слышу, как в смотровой заиграл кларнет, и крик хирурга:

– Что за козел привез сюда этого мудака! Он же еб….й!

Каким-то чутьем понимаю, что слово «козел» относится ко мне и надо сваливать.

– Ну ладно, ребята, весело у вас, с вами тут можно до утра просидеть, пойду ваших психов посмотрю.

Вызывают в приемное отделение, просят посмотреть пациентку. Женщина средних лет поступает якобы с инсультом. При первом взгляде ясно, что инсульта здесь и никакого нет. Кататонический синдром, мышечный тонус нормальный. Придав ей позу прыгуна в длину, которую она с легкостью удерживала, собрался уходить. Дежурный терапевт не понял моих манипуляций и робко спросил, а что это?

– Да шизофрения это в чистом виде, звони психиатру, пусть отправляют ее в психбольницу.

Тут терапевт жалобно заскулил, ссылаясь на трудности госпитализации в психушку, о невозможности держать сумасшедшего на общем отделении. Места у меня в реанимации были, сжалился, взял ее до утра к себе.

В реанимации больная разговорилась. Щебетала на каком-то птичьем языке. Выходили звуки типа: кыырвы– пыырвы-тырвы-быр, мырвы-тырвы-шырмы-выр. Причем говорила без остановки. Разорванность мышления дошла у нее до предела, была внутри каждого слова.

– Ты полежи, пощебечи тут с полчасика, – сказал я больной, – я пойду покурю, а после поговорим.

Когда вернулся, в речи стали проскакивать человеческие фразы.

– Что за язык? – спросил я.

– Это забытый язык древних эльфов, его знаю только я, вам его не понять, – отвечала больная.

Куда уж мне. Больше у меня вопросов не было. Наверняка в диспансере о ней знают. Завтра позвоню, пусть выпишут направление в профильный стационар.

Вечером звонок в дверь реанимации. На пороге стоит один из священников местной церкви. Одет в партикулярное платье, но любого попа отличишь от мирянина, во что бы он ни обрядился. Даже если будет в одних трусах, такие порой попадаются. К тому же я его хорошо знал, батюшка часто появлялся в больнице с кружкой для пожертвований на строительство храма. Особенно в палатах повышенной комфортности, где могли лечиться потенциальные спонсоры.

– Вы к кому, батюшка?

Называет фамилию щебетуньи:

– Я к Кругловой.

Один из моих дальних предков был родом из Италии. Это удобно. Этим я иногда объясняю свою порой излишнюю прямоту:

– Зачем? Бесов изгонять? Так вроде не вызывали.

– Да нет, я хотел узнать, как она. Я ее сын. Хотел сказать, что у нее шизофрения. А вы дядю моего наверняка знаете.

Тут мне стало несколько неловко. Вспомнил, что действительно некий Круглов – постоянный наш клиент. Тоже не вполне здоров на голову, но всю жизнь активно занимался самолечением. Шизофрению лечил водкой, причем довольно успешно, хоть такой способ нашей психиатрией и не одобряется. С годами превратившись в безобидного, ни для кого не опасного дегенерата. Регулярно поступал с белой горячкой.

Невольно возникал вопрос, а кто в их семье самый нормальный. Правда, дальнейшая судьба семьи оказалась трагичной. Дядя в очередной раз проходил курс лечения, не рассчитал дозу и переселился в иной мир. Через год пациентка поступила вновь, шизофрения прогрессировала, наступил полный распад личности. Лежала не шевелясь, приходилось кормить через зонд. Около месяца я упрашивал сына принять участие в ее судьбе, хотя бы помочь обеспечить надлежащий уход. Бесполезно, судьба матери его не волновала. От уговоров пришлось перейти к прямым угрозам, сообщить его руководству о поведении любящего сына. Стоило бы ему набить морду, но на священника рука не поднималась. С тех пор батюшка со своей кружкой больше не появлялся. Дошли слухи, что настоятель его выгнал с работы. Скорее всего, так оно и было, старший священник нашей церкви пацан правильный, из братков.