Зоран Живкович - Четвёртый круг

Я не могу снова выиграть, но должен продолжать играть!

Проклятое колесо подкупает меня, чтобы я его оставил в покое. Хочет кучей денег отвратить меня от намерения проникнуть, наконец, в его тайну — теперь, когда до нее рукой подать. Но деньги меня сейчас не волнуют, хотя я уже три месяца не плачу за квартиру и даже книги заложил, лишь бы успешно завершить свою осаду. В Смиляне ко мне отнеслись бы с презрением, если б узнали об этом, но не знают они, простодушные люди, что есть страдание…

А может, это колесо не откупается, а пытается сделать так, чтобы на меня обратили внимание и перестали пускать в казино, решив, что я нашел верный способ выигрывать — а боятся они этого, как дьявол креста. Вот так нынешней осенью запретили вход одному сгорбленному лысому математику из Вены, который все время что-то высчитывал и записывал тупым коротким карандашиком с обгрызенным концом, наивно полагая, что статистика ему поможет, и попутно по мелочи, но в течение многих месяцев выигрывая.

Говорят, что после этого бедолага покончил с собой, уверенный, что по отношению к нему совершена величайшая несправедливость, но гордый своим достижением. Не стоило его и трогать, потому что никакого секрета он не нашел — просто удача была на его стороне, но вскоре так же и отвернулась бы. Если б удача и меня захотела предать, я хоть раз бы проиграл. Однако, что касается меня — я точно знаю, что жалкая случайность не имеет никакой власти над колесом, поэтому мне нечего рассчитывать на ее могущество.

Худощавый крупье с крупной родинкой на переносице, бросающий шарик, уже начал вертеться и потеть, все чаще поглядывая на старшего стола. Но оттуда еще никакого сигнала тревоги не поступило, хотя седой господин в круглых очках, наметанным взглядом наблюдающий за ставками и игроками со своего возвышения, теперь обращает внимание в основном на меня. За годы, проведенные на своем месте, он насмотрелся на всевозможные взлеты и падения, порожденные этой дьявольской игрой, так что одиннадцать моих выигрышей подряд не особенно его взволновали. Подобные серии случались и раньше (и длились дольше), но лишь немногие оканчивались победой — он хорошо это знает и терпеливо ждет, с усмешкой превосходства на сморщенном лице, когда удача от меня отвернется. Будто все происходящее как-то связано с удачей!

Единственное, что его смущает, — это мое поведение. Я не произвожу впечатления удачливого игрока. Нет ни буйной радости с присущей итальянцам жестикуляцией, которой они сопровождают и гораздо меньшие выигрыши, ни, напротив, ледяного спокойствия, с которым крупные игроки с севера, редко заезжающие в Грац, принимают как успех, так и неудачу. С каждым новым броском шарика я все более напоминаю впавшего в отчаяние бедолагу, теряющего с последними деньгами последнюю надежду, хотя гора фишек передо мной растет. Но игра идет не на фишки; ставка здесь гораздо больше, правда, кроме меня и чертова колеса, об этом никто не догадывается.

Кажется, что безнадежность, все более охватывающую меня, выдержать было бы легче, если бы не густой табачный дым, который я совершенно не переношу. Он ест мне глаза и раздражает горло. Около меня совсем недавно сидел некий надменный штириец с густой бородой и толстым животом, судя по манере общения с крупье, — завсегдатай казино, почетный посетитель, явно пользующийся многими привилегиями из-за суммы, которую он готов проиграть, а также из-за чаевых, щедро раздаваемых направо и налево.

Он широко разбрасывал по столу фишки крупного достоинства, беззастенчиво расталкивая более скромных игроков и нередко сдвигая их ставки, и при этом оживленно размахивал длинной дорогой сигарой, стряхивая пепел во все стороны и пуская вокруг себя густые клубы дыма, часто — прямо мне в лицо. Он не то что не принимал во внимание мой громкий кашель — он его просто не замечал, как и незаметные движения прислуги, ловко убирающей за ним просыпанный пепел и извиняющейся вполголоса перед остальными игроками за столом.

Я не обращал на него внимания, равно как и на любого другого посетителя; они все, в общем-то, всего лишь играли, а то, что делал я, уж никак не было игрой. Однако когда он после особо значительного выигрыша в восторге хлопнул меня по плечу, поскольку я оказался под рукой, — словно я по меньшей мере его близкий друг, а не совершенно незнакомый человек, — а затем с довольным видом извлек из внутреннего кармана смокинга новую сигару и, цокая языком, начал разминать ее между пальцами, унизанными крупными золотыми кольцами, я должен был что-то предпринять, хотя прекрасно знал, что все это в конце концов обернется против меня.