Зоран Живкович - Четвёртый круг

К счастью, нелюбовь к Тому, который, как сумасшедший, носился за Джерри по какому-то двору, налетая на полной скорости на все препятствия, одержала верх, ибо больше я не знала, что предпринять. В противном случае неизбежно дошло бы до роковой, на мой взгляд, встречи.

Таким образом, эхо сердитого рычания Малыша благополучно дошло до ушей Шри, когда он появился у входа в храм с безмятежным выражением на лице, присущим, наверное, всем обманутым мужьям, и сказал мне, ни о чем не подозревая, что вечером, вероятно, будет первый дождь сезона муссонов. Он потратил много слов — совершенно для него нетипично, — дабы смущенно, с околичностями сообщить, что ему придется, видимо, ненадолго меня выключить, если будет сильный ливень с грозой, чтобы чувствительный электронный мозг компьютера случайно не повредился. Но я не должна волноваться, он включит меня, как только ненастье пройдет, я почти не почувствую перерыва, буря не может долго продлиться.

Какая перемена в поведении после недавней драки с Малышом! Шри извиняется за то, что, может быть, выключит меня, не подозревая, бедняга, что эта самое лучшее известие, какое он мог мне принести. Наконец снова сон! Теперь многие непонятные вещи разъяснятся, включая и этот чертов круг, из-за которого Малыш пришел в такое волнение. Мое счастье, что монитор выключен, а то все мои переживания были бы на нем видны. Не зря говорят, что экран — зеркало души…

Я увидел, и колени мои костлявые задрожали, ужас выдавая.

Сомнений никаких быть не могло, хотя поначалу подумал я, что это глаза мои старые в свете неровном свечи, который еще больше тьму-тьмущую подчеркивал, призраками меня обманывают, ибо разум мой мутиться начал под грузом тяжким чудес, что пал на его плечи слабые в день всего лишь единый.

Однако же, когда протер я глаза, а привидение облик свой невозможный не потеряло, но еще и яркость его усилило, подойдя на шаг или два ближе к месту, где свеча в изголовье Мастера моего почившего горела, тотчас понял я, трепеща сердцем своим испуганным, что чудеса безмерные минувшие и вообще все в прошедший день случившееся, чего с избытком на целую жизнь праведную хватит, — ничто по сравнению с этим последним; ибо воистину то, что узрел я под скинутым капюшоном, лишь чудом из чудес назвать можно было.

Ее узнал бы я, верно, и в тьме густейшей, она всю жизнь перед глазами у меня стояла, еще с минуты той далекой, когда Мастер, отделившись от учителя своего Теофила, первый и единственный раз увидел ее на ярмарке давней, как зазывала она народ стоя около шатра своего пестрого, товары у нее покупать, а какие — в тумане лет прошедших различить уже не могу.

Но зато, как и Мастер мой, хорошо запомнил я улыбку ее, скромную и развратную одновременно, щедро расточаемую толпе податливой, излишнюю вовсе и тем более порочную, ибо народ и без того покупал с охотой…

Точно такую же улыбку, искусством безупречным самого нечестивого к жизни вызванную, видел я потом на бесчисленных стенах монастырских, которые Мастер расписал, придав Марии лику безгрешному свойство, сутью богохульства наихудшего являющееся.

С самого начала упрекал я Мастера всячески за эту непристойность крайнюю, боясь, что гнев игуменов навлечем на себя, ибо невозможным казалось, чтобы от глаз их опытных, строгих ускользнул оттенок развратный этот улыбки Марии, как не прошел он мимо многих монахов простых, что тайком под ним блудным мыслям непристойнейшим предавались.

Я это хорошо знаю: ведь не раз случалось мне видеть, как они похоти своей скрытой втайне выход давали после того, как на лик Марии пристально уставясь, молитвы творили смиренные. Ибо зачем бы потом те среди них, кто не менее грешен, но на покаяние более готов, искупительному наказанию розгами подвергались по своей воле, без понукания старейшины монастырского, как не затем, чтобы грех действительно из тяжелейших смыть?

Из тяжелейших, верно, но кто бы им это искушение мог в вину поставить — а я менее всех среди смертных, прости, Господи, прегрешения мои, — ибо воистину это работа дьявола была…

И все-таки игумены никогда не говорили ничего про улыбку ту; то ли потому что словом своим обнаружили бы похотливость очей собственных, то ли глаза их воистину грешным чарам плотским не подвержены — не знаю. Но только в какой бы монастырь мы ни прибыли, за нами улыбка Марии двусмысленная следовала, дабы неустойчивых мучить постоянно, а твердых в вере еще более, наверное, укреплять.