Зоран Живкович - Четвёртый круг

Описание состояния Холмса абсолютно соответствовало истине, хотя этого Дойл не мог, не смел знать. Откуда… У меня появилось крайне неприятное ощущение, что собеседник видит меня насквозь. А потом, когда ледяные пальцы страха уже коснулись моего сердца, смутная мысль промелькнула у меня в голове, и я ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

— Но эта… книга… она ведь на самом деле, как вы утверждаете, не об этом Холмсе, а о том, другом…

Я замолк, и сам изумленный собственной готовностью вдруг, будучи прижатым к стене, легко согласился с предположением, которое еще минуту назад считал плодом больного воображения.

— Не вся, мистер Ватсон. Основная часть действительно относится к «другому» Холмсу. Та, которая принадлежит перу Дойла. Но последнюю, исповедальную главу написал лично наш друг — «этот» Холмс, как вы говорите.

— Откуда вы это знаете? Как это возможно?

— Не знаю, как возможно, но абсолютно точно знаю, что это так. Прежде всего там нет никаких расхождений — все до мелочей соответствует той реальности, которую мы знаем. Речь идет именно о том Лондоне, в котором мы с вами сейчас находимся, а не о каком-то другом. Кроме того, упоминаются события, о которых мы оба знаем, что они действительно здесь происходили. Например, ваше посещение библиотеки с поручением Холмса, взять для него определенные книги…

— Это еще ничего не доказывает, — прервал я его торопливо, отбросив правила вежливости. Больше не было времени для околичностей — следовало говорить откровенно. — Я хочу сказать, при всем к вам уважении, что вы и без этой… исповеди Холмса… знали о моем посещении библиотеки. Если вы хотите убедить меня в ее достоверности, то должны привести… какой-нибудь случай… о котором никак не могли знать…

Во взгляде Дойла я прочитал откровенное сочувствие. Так на меня посмотрел бы и Холмс, если б я дерзнул усомниться в каком-нибудь его смелом предположении лишь потому, что оно кажется мне невероятным. Вообще я замечал между ними все большее сходство — по крайней мере, что касается репертуара взглядов…

— Охотно, мистер Ватсон. Хотите, начнем с самого начала — от письма Мориарти с кругом? На бумаге Муратори?

Разумеется, я тотчас сдался. Это было жестом опытного шахматиста, который понял, что партия проиграна, и достаточно уважает противника, чтобы без толку мучить его несколькими лишними ходами. Я решил больше не перебивать его неуместными вопросами и сомнениями. Кивнув, я обратился в слух.

— Мы должны вернуться назад еще на шаг, — начал Дойл. — К смерти Мориарти в озере несколько недель тому назад. Дело было не в несчастном случае, как сообщалось официально. О нет, не бойтесь, Холмс не убивал его, как вы, вероятно, подумали, судя по выражению вашего лица. Это было умышленное самоубийство, рассчитанное и спланированное…

Я с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть; меня остановила лишь твердая решимость не перебивать Дойла, но произошло это недостаточно быстро я все-таки успел широко открыть рот. Похоже, это зрелище выглядело довольно комично, потому что мой собеседник слегка улыбнулся, прежде чем продолжить.

— Похоже, что Мориарти, который, согласитесь, по уму и проницательности нимало не уступал Холмсу, страдал тем же недугом, что и его противник. Первоначальное наслаждение от совершаемых злодеяний вскоре ушло, оставив пустоту, которую могли заполнить только задачи, требующие огромного интеллектуального напряжения. В отличие от Холмса, который погрузился в уныние и отчаяние, ожидая, что судьба сама постучится к нему в дверь и бросит вызов, Мориарти был более предприимчив — он отправился на поиски подобных задач. Причем в самое подходящее место — в библиотеку Британского музея.

— Ах! — невольно вырвалось у меня. Я изобразил на лице раскаяние, а у Дойла в углах рта опять заиграла улыбка.

— Только из исповеди Холмса мне удалось понять, что на самом деле произошло у меня перед носом. Я обратил внимание, что приблизительно полгода назад резко возрос интерес к кое-каким нашим древним изданиям. Разные люди обоего пола начали посещать отдел старинных и редких книг, занимаясь изучением одних и тех же нескольких томов. Я не придавал этому особого значения, приписав все известной моде на эзотерику, возникшей в последнее время. Впрочем, как бы я мог догадаться, что речь постоянно идет об одной личности, признанном мастере переодевания — Мориарти? Что бы Мориарти ни искал в старинных книгах, он хотел, чтобы его поиски остались как можно более незаметными. Правда, когда через некоторое время интерес к этим произведениям неожиданно угас, это привлекло мое внимание, но было уже поздно. Единственным оставшимся следом явились несколько вырванных страниц, исчезновение которых было невозможно объяснить с учетом строжайшего контроля над посетителями отдела старинных и редких книг. Разумеется, все легко разъяснилось бы, если б я знал, кто нас на самом деле посещал…