Владимир Кунин - Мой дед, мой отец и я сам

— Пожалуй, вы правы... — и, не отрывая глаз от значка, льстиво улыбаясь, стал аплодировать клоуну.

— Лауреаты международного фестиваля артистов цирка, акробаты-вольтижеры... — прокричал инспектор манежа.

Мальчишка оторвался от значка и уже совершенно искренне зааплодировал.

— Вот сейчас действительно будет номер!

Но тут же мальчишка снова увидел прекрасный желанный значок на пиджаке пожилого человека и притворно-вежливо добавил:

— Впрочем, и клоун тоже был ничего...

А на арену уже выбегали Нина, Васька и Витя.

Трюк следовал за трюком, сальто-мортале за сальто-мортале, «пассаж» за «пассажем», фордершпрунги за полуфляками, полуфляки за «пируэтами»...

Шел, действительно, прекрасный номер акробатов-вольтижеров — сложный, красивый, с элегантным юмором.

Мальчишка и полный пожилой человек объединились и после каждой комбинации акробатов вместе начинали аплодировать.

Каким-то образом красивый значок пожилого человека с лацкана его пиджака уже перекочевал на старенькую мальчишескую курточку.

Когда номер закончился, и Нина, Васька и Витя стали раскланиваться — мальчишка подмигнул Ваське и украдкой показал на большую фанерную копию циркового значка, висевшего над артистическим выходом.

Кланяясь, Васька скосил глаза на макет значка и тихонько показал мальчишке фигу.

Пожилой человек с удивлением наблюдал за их безмолвным диалогом.

— Родственник? — спросил пожилой.

— Коллега... — ответил мальчишка.

И пожилой с уважением на него посмотрел.

За кулисами мокрых и взъерошенных акробатов встретил униформист с секундомером в руках.

— Четыре минуты сорок семь секунд! — восторженно сказал униформист и протянул Ваське секундомер.

— А вчера? — тяжело дыша, спросил Витя.

— Четыре пятьдесят пять.

— Так вот, — сказала Нина. — Вчера мы ползали по манежу, как сонные мухи!

— Какой кретин назвал нас вольтижерами, хотел бы я знать? — трагически воскликнул Васька. — Четыре сорок семь! Это борьба с удавом! Пластический этюд! Все, что угодно. А нам нужен темп! Номер должен идти не четыре сорок семь, а четыре сорок! Ясно?

— Ясно, — засмеялся Витя. — И все равно, с окончанием!

— Рады стараться! — ответили Нина и Васька. И судя по их физиономиям, они действительно были очень рады.

— С окончанием вас! — сказал униформист.

— Спасибо. И вас также, — ответила за всех Нина.

— Старик! — сказал Васька униформисту. — Ты видел, куда я сажал этого пацана?

— Видел.

— Притащи его в антракте в нашу гардеробную.

— Хорошо.

... Нина в наброшенном на плечи халатике сидела перед зеркалом и снимала грим. Витя — в комбинезоне с лямками на голое тело уже укладывал костюмы.

Васька стоял в одних трусиках на реквизитном ящике и, подвывая, читал:

Ты как отзвук забытого гимна

В моей странной и дикой судьбе...

О, Кармен! Как мне страшно и дивно,

Что приснился мне сон о тебе...

Нина посмотрела на Ваську увлажненными глазами, а Витя сплюнул и сказал:

— Черт знает, что нагородил! Какое-то больное творчество!

— Это Блок, осел! — яростно крикнул Васька.

— Хорошо, хорошо... Пусть Блок. Я был убежден, что это написал ты. Прости, пожалуйста.

— Боже мой! Кто меня окружает, с кем я работаю!

Васька в отчаянии схватился за голову и сделал пируэт на ящике. Он закончил оборот, продолжая так же держаться руками за голову, но уже совершенно с другим выражением лица.

— Братцы! Как бы нам репетиционную лонжу снять до конца представления? А то ведь запакуемся позже всех.

— Что если попытаться снять ее в антракте? — спросила Нина.

— Правильно, — сказал Витя, — Васька, внимание. Ты надеваешь униформу и в антракте выходишь на манеж. Я со строны двора лезу на купол, снимаю лонжу и на... Хотя бы вот на этом изумительном капроновом тросе сквозь клапан шапито спускаю лонжу тебе в манеж. Ясно?

Витя снял со стены бухту капроновой веревки толщиной в палец и ловко набросил ее на голову Ваське.

— Гениально! Только униформу надеваешь ты, а на купол лезу я, — сказал Васька и попытался покрутить на шее бухту троса, натягивая на себя комбинезон и старую вытянутую рваную тельняшку.

Нина встала со стула, увидела Ваську в длинной тельняшке, подошла к нему, обняла нежно и поцеловала его в синяк под глазом.

Васька стоял закрыв глаза и боясь пошевелиться.

Нина отодвинула его от себя и, оглядывая с ног до головы, сказала со вздохом:

— Ты мой Бонифаций на каникулах...